Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве

Опять полный дом. Та же бледная и, кажется, не вполне трезвая Елизавета с сумасшедшей Маргошкой, ждущей случая спросить, не видел ли кто ее Сержа. Те же Одинцов и Шилов. Доктор - тоже к вечеру навеселе. Карты. Нет полковника Алексеева, вкрадчивого хама. Сегодня партнером у них кооператор Костин. Кроме них мелькают еще какие-то личности, но они на переднюю половину не заходят или не допускаются. Скорей всего, загулявшие актеры вороновского театра.

Зато с Макасеем Холмским Воронов-Вронский принялся знакомить комиссара вторично.

Михаил Константинович Ступин, по сцене Макасей Холмский, низко склонился в цирковом комплименте:

- Артист, иллюзионист, персидский факир, комиссар магов и эмиссар волшебников, к вашим услугам.

Все охотно засмеялись, благоволили юноше.

- Вот смотрите, - сказал доктор, - пришел сюда из Петербурга пешком, пробирался по дорогам, показывал фокусы, читал монологи Гамлета крестьянам. А все отчего? Любовь! Вы когда-нибудь были так влюблены, чтобы пройти полторы тысячи верст пешком? Я, например, увы...

- Я вас мог видеть в Петербурге, на сцене, в каком театре? - спросил Александр.

- Никогда!! - гаркнул Макасей. - Никогда моя нога не переступит гнусного порога погрязшего в разврате и лжи буржуазного театра. Эти бархатные кресла, позолота, нарисованные задники, суфлерские будки, что может быть пакостнее! Эти кругленькие животики первых любовников!

- Ну-ну, полегче насчет животиков, - сказал Шилов.

- Ты-ы не верь мне ни в чем... - заголосил Макасей - Я как ветер степной, буря в сердце моем, власти нет надо мной!.. Песня анархистов, - объявил он. - Стихи Всеволода Волина.

- Сочувствуете анархизму? - полюбопытствовал Александр-

Ответить Макасею помешала эльфообразная Марина.

В белом платье, с цветком гладиолуса в руке она ухитрилась, лавируя между креслами и ширмами, сделать три-четыре высоких балетных па и, как-то по особому подвернув ногу, технично приземлиться возле стола.

- Это прыжки по Далькрозу, нас так учили, - сообщила она, легко взлетая с пола.

Она заявилась сюда к родственникам подкормиться, а Макасей, его никто не звал, отправился за нею, и она ценит его самоотверженность, хотя...

Но комиссару уже горячо тряс руки маленький итальянец Жан Антонио Рибо.

Жан Антонио родился и живет в Неаполе, но прадедушка его был француз, наполеоновский полковник и состоял при Мюрате. Сам Жан Антонио аввокато и джьорналиста. Он участвовал в мовименто операйо - рабочем движении, а также в мовименто сочиалиста. Когда услышал, что в России произошла революция, примчался как ветер, чтобы увидеть все своими глазами. Учит русский язык, потому что влюблен в революцию. Он путешествует уже два года, был в Петрограде, в Москве, Твери, Вологде, Саратове, посещал заводы, жил в деревне.

В Ельце он задержался для ознакомления с коммунами агриколе. Пишет статьи для газеты «Соха и молот», печатается в московских «Известиях», в газете итальянских социалистов «Аванти!», в петроградской прессе. Особенно- поразила его коммуна агриколе в селе Знаменском. Поля, огороды в образцовом состоянии. Хозяйство общественное, люди работают по мере сил и возможностей, а распределение поровну, по едокам. Красиво. Об этом мечтают и в Италии, но у вас уже сделали, свер шили. Вы - первые. Супербо!

- У Дмитрия Николаевича Ремера, в Знаменском имение всегда было образцовым, - невинно подтвердила Маргошка.

- Он и коммуну хорошо организовал, - от души захохотал доктор.

Итальянец прекрасно разобрался в этих репликах. Это было конечно проявление буржуазного раздражения против социального прогресса. Люди не меняются сразу, им легче смотреть назад, где все, хотя и плохо, но известно, чем в будущее, в неизвестность, которая страшит. Как тактичный европеец, он промолчал, его дело учиться и аплодировать, а не давать советы. Русским коммунистам он желает аванти и только аванти!

Александр испытывал симпатию к маленькому итальянцу с кавказским темпераментом за драгоценное умение восхищаться и сопереживать. Трогало и то, что неаполитанский социалист чувствовал себя в суровой военной нашей жизни как рыба в воде и не хотел никуда уезжать, где потеплее, посуше и посытнее.

Жан Антонио начал рассказывать о том, как ездил на Восточный фронт, путешествовал по полям сражений подобно Пьеру Безухову. Он писал и отсылал корреспонденции о мужестве русских. О, он и сам не робкого десятка, попадал в деникинскую разведку, но при помощи хитрости выкрутился, сумев внушить белым, что газета, которую он представляет, вполне респектабельна. На него нападали и бандиты, уже здесь, под Ельцом, но они отпустили его, узнав, что его прадедушка служил в кавалерии... или поняли, что сам он, Жан Антонио, тоже отчаянный храбрец, ни бога ни черта не боится. Однако не нужно думать, что он, Жан Антонио, шутит или смеется как дурак. О, он видит, что вокруг трагедия, античная трагедия судьбы.