Выбор павшего. По следу памяти.

Пока мой спутник разжигал костер да бренчал котелками-поварешками, я скинула с плеч рюкзак и привычно побрела вдоль ручья. От непрерывной скачки страшно затекали ноги, да и прогулка перед сном еще никогда никому не вредила. Итак, плелась я по берегу, вслушивалась в неспешное музыкальное журчание воды и в который раз обдумывала свой странный сон с посещением леса, когда передо мной, словно из-под земли, возник некий гражданин. Прямо как у Булгакова — соткался из воздуха. Правда, в отличие от Коровьева, тот роста был невысокого, но худ — также неимоверно. И рожица — какая-то бледная, болезненная, несчастная, в глазах — странный лихорадочный блеск, одет — в грязные лохмотья и стоптанные, разваливающиеся на ходу лапти, седая борода и усы — спускаются до пояса, давно не мытые волосы заплетены в тугую косу. И запашок от него шел — соответствующий…. У нас таких бомжами обзывают и гоняют отовсюду. А как здесь поступают с подобными личностями — я не знала, и потому проявила любезность.

— Добрый вечер, — я приветливо улыбнулась. — Вы, дедушка, заблудились?

Странный дедок выпучил глаза и недоуменно уставился на меня. Да, совсем забыла сказать, что годился мне встреченный товарищ где-то в праотцы — не просто старенький, а — дряхленький, того и гляди, сильный ветер подует — рассыплется…

— Д-добрый, — с запинкой поприветствовал меня он, и голос у него оказался подстать внешности — дребезжащий, унылый.

Поприветствовал — и замолчал, продолжая недоверчиво изучать мою скромную персону. Я вновь проявила инициативу.

— Так вы заблудились?

— Я?..

— Ну, не я же!

— Да… Наверно… — дедок как-то жалко и натянуто улыбнулся. — Мне бы… к костру…

Я внимательнее вгляделась в его лицо и ахнула: да ведь он болен! Вон и дрожит весь, как в лихорадке! Потому и глаза нехорошо блестят, и бледность эта… И соображает туго. Тут костер не поможет — тут лекарства нужны.

— Пойдемте, — я аккуратно подхватила его под локоть. — Я вам чаю приготовлю…

Передвигался мой спутник с трудом, еле-еле переставляя ноги, и каждый шаг давался ему с трудом. Поддерживая его под руку, я осторожно обняла старичка за пояс. Он казался странно легким — еще легче Артемыча, словно и не весил ничего. Когда же дедок кушал-то в последний раз, интересно?.. Глаза вроде не голодные, но весить столько, даже в его более чем преклонном возрасте — ненормально.

Хорошо хоть, я не успела далеко отойти от костра. Незнакомцу каждый шаг давался с трудом, он в буквальном смысле слова на ходу терял силы, и к стоянке я его чуть ли не руках несла, по пути пытаясь разговорить.

— Вы здешний?

— Я… не помню я, деточка… — неуверенно промямлил старичок. — И местный, может… Давно ведь тут не был, почитай как лет сто уже…

— О, — уважительно покивала я. — За такое время и имя свое забыть можно… А вернулись семью проведать?

— Да нету ведь у меня ее, семьи-то, — искренне опечалился дедок, опустив седую голову.

Я немедленно отругала себя за глупые вопросы. Придумала тоже, больного человека расспрашивать… Он и ноги-то с трудом передвигает, а на разговоры — столько сил уходит…

Дальше мы добирались до маячившего из-за поворота тропы костра в полном молчании. Добрались — и я удивилась резко изменившемуся поведению виалов. Животные, до недавнего времени мирно щиплющие травку, дружно повернули головы в нашу сторону, громко заржали и, встав на дыбы, умчались в неизвестном направлении.

— Что это с ними? — окликнула я сидевшего ко мне спиной Свята.

— Гм? — тот обернулся, и при одном взгляде на моего спутника его лицо стремительно побледнело.

— Касси!.. — грозно нахмурившись, зашипел харт.

— Ась? — я осторожно опустила дедка на траву. — Чего ты завелся? Лучше чаю человеку завари, видишь, он болен!

— Болен? — Свят издал странный смешок. — Он не болен, Касси. Он мертв. Давно мертв от той заразы, что его убила тысячелетия назад. Ты хоть знаешь, кого к нам привела?!

— Нет, он не представился, — наивно ответила я и перевела взгляд на старичка.

И вздрогнула. Всю его немощность как рукой сняло. Нет, дрожь не прошла, скорее, наоборот, усилилась, но на бледном до зелени лице появилось выражение уверенности, а тонких, бескровных губах — пугающая насмешливая улыбка.

Я невольно отшатнулась, спряталась за спину харта и громким шепотом поинтересовалась:

— Кто это?..

— Моровое поветрие, — процедил сквозь зубы он. — Одно из четырех наших наказаний.

— Моровое что?..

— Потом объясню.

В глазах Свята вспыхнул и рассыпался фейерверк золотистых искорок. Колдует… Вот как работают настоящие маги-профессионалы — без всяких голливудских спецэффектов, патетических жестов или пафосных воплей. Лишь проскользнувший в глазах приказ. И дедок, продолжая нехорошо улыбаться, вспыхнул, аки факел, и испарился, оставив после себя едкий запах горелого. А харт повернулся ко мне и озабоченно пощупал мой лоб.

— Вроде, пронесло, — и нахмурился.

Я попятилась, почуяв взбучку, и, не дожидаясь заслуженной головомойки, первой пошла в атаку:

— Не смей на меня так смотреть! Я ничего не знаю ни о каких ваших поветриях! Да и откуда — если я из другого мира?! Ты должен был меня предупредить!