Аромат, который витает внутри, заставляет желудок сделать тройное сальто, а слюни оставлять следы по полу. Как хорошо, что наша квартира в другой стороне города, иначе со временем, я мог кататься по льду, заменяя шайбу, либо же целиком отдаться футболистам, заменяя мяч. Вариантов много, я бы не остался без работы.
— Кажется, мы можем не доехать.
— Почему? — удивляется Эмма.
— Потому что я умру из-за того, как вкусно они пахнут.
Эмма улыбается и открывает верхнюю коробку. Она достаёт ломтик и протягивает его мне. Из-за огромного потока машин, не тороплюсь забирать его, просто кусаю и мычу в знак благодарности или же того, какой она кажется божественно вкусной.
— Я взяла кое-что для тебя, — уведомляет Эмма.
— Что?
— С морепродуктами, но она в самом низу.
— Спасибо, — улыбаюсь я.
Тепло расползается по телу, потому что, делая выбор, она думала не только о том, как набить собственный живот, но и обо мне. Эмма вновь подносит прежний кусочек, и я откусываю.
— Не против? — интересуется она, качнув ломтиком и указав на себя в знак того, чтобы откусить.
— Нет, конечно, — улыбаюсь я.
Эмма откусывает кусочек и начинает мычать, что волной прокатывается по всему телу, жаром отзываясь в паху. Я стараюсь выгнать подобные мысли из головы, но ничего не получается. Я слышу её дыхание, за ароматом пиццы, улавливаю нотки её собственного аромата, вижу блаженную улыбку на губах и проклятое декольте. Конечно, я думаю не о том, что эта реакция на пиццу, будь я проклят. Похоже, скоро я вовсе сойду с ума благодаря ей и воздержанию. Но исключаю тот вариант, где, желая Эмму, пойду к другой. Это нечестно по отношению к ней. Вряд ли мне хочется, чтобы кто-то касался её, неважно, поцелуй или секс. Всё имеет значение.
— Всё хорошо? — тихо спрашивает Эмма.
На несколько секунд поворачиваю голову в её сторону и натыкаюсь на беспокойные карие глаза.
— Что?
— У тебя всё в порядке?
— Что ты имеешь в виду?
Эмма указывает на мои руки, и когда смотрю на них, вижу побелевшие костяшки. Тут же ослабляю хватку, стараясь перебороть засуху в горле.
— Не обращай внимание, — выдыхаю я, проходясь пятерней по волосам. Это называется мазохизмом.
— Мы можем никуда не ехать, если что-то не так.
Выдавливаю улыбку.
— Всё лучше некуда.
Она всё ещё с сомнением смотрит на меня, после чего кивает. Да, действительно, всё лучше некуда. Ещё один стон, слетевший с её губ, и я брошусь под фуру там, где предоставится возможность.
— Правда, всё отлично. Я бы не приехал, если бы были проблемы.
— Вдруг ты хотел отвлечься.
— Ты не будешь моим способом отвлечься.
— А… кто будет? — почти шёпотом, спрашивает Эмма. Румянец с её лица сползает с каждой последующей секундой.
— Никто и никогда не будет моим способом отвлечься. Я не использую людей.
Скорей, этот способ выбирает Мэйсон. Возможно, отец. Но не я. Я не использую человека для того, чтобы заштопать и залечить раны, и откровенно говоря, ран у меня вовсе нет. Их некому наносить. Было некому, потому что сейчас мельчайшую боль может причинить одна мысль об Эмме. Не имеет значение, какая именно: она с кем-то, с ней что-то. Любая подобная мысль о ней, что-то вроде крошечного ножа, который успешно втыкают в сердце.
Эмма указывает направление движения, и спустя час, мы достигаем нужной точки. Вокруг ничего, только лес и дорога, с которой съезжаю на гравий, чтобы не стоять прямо на трассе. Машины проезжают крайне редко. Примерно, одна за десять или пятнадцать минут.
— Если ты хочешь меня тут убить, то я сильней, — с улыбкой, предупреждаю я.
— Этого нет в планах, — хихикает Эмма. — И я не умею водить, поэтому ты нужен мне живым.
Солнце почти скрылось за горизонтом, а это значит, что скоро начнёт смеркать, из-за отсутствия солнечных лучей, потянет холодом и на поляну опустится туман. Этот день запомнится тем, что завтра же я закину в багажник одеяло. Но ещё это говорит о том, что тепло Эмме способен дать только я, если не брать в расчёт салон машины и тёплый обдув. Конечно, я запомню то, где в моих объятиях будет она, поэтому напоминалку об одеяле стоит сделать в телефоне.
Эмма ставит коробки на капот, а я рыскаю по карманам, чтобы взять телефон, но понимаю, что он остался в салоне, и возвращаться за ним не хочется. Получаю из её рук банку колы и благодарю.
— Что тут есть? — интересуюсь я. — Голодные животные?
— Красивое небо, — смеясь, исправляет Эмма.
— Откуда знаешь?
— Тут часто проводят мероприятия с телескопом.
— Любишь астрономию?
— Она интересна, особенно, когда видишь вживую.
— У тебя фетиш по микроскопам и телескопам? — улыбаюсь я, отрывая кусочек пиццы.
Эмма показывает язык и делает глоток колы. Никогда не понимал, в чём различие между колой и пепси. В цвете этикетки?
Когда открываю ту коробку, что была выбрана для меня, лицо Эммы бледнеет и искажается, над чем я посмеиваюсь. Мне никогда не понять, что неприятного в морепродуктах, они же проходят обработку, сейчас я не поднимаю только что пойманную креветку и не кладу её на тесто. Она готова к употреблению и очищена. Но я не отказываю себе в том, чтобы поиздеваться над ней.