Выбор Зигмунда

– Кто может сказать, когда придет наш час! – ответил кардинал и улыбнулся. – Вспомни про Марию Горетти, которую в прошлом году убил сумасшедший, желавший ее изнасиловать. Рано или поздно мы сделаем ее святой; может быть, и Розу тоже. А теперь хватит! Подчиняйся, или я вызову охрану и скажу, что застал вас во время блуда и ты напал на меня!

Густав смотрел на кардинала. Лицо швейцарца ничего не выражало. Он понимал, что положение безвыходное. «Тупик», – подумал он. Мать говорила ему: когда медведь выбирает овцу в стаде, бесполезно сопротивляться; оставь ее и спасай остальных овец. Но когда хозяин стада приказывает своему псу кусать овец – это значит, что он сошел с ума и рано или поздно убьет даже самое верное животное. Густав взял на руки девушку, которая, казалось, уже не дышала, и зашагал к кабинету. Но, войдя, он вместо того, чтобы подчиниться, разбил окно, мысленно попросил прощения у матери и прыгнул вниз.

Вскоре кардинал, встревоженный звоном разбитого стекла, вкрадчиво подошел к окну и выглянул наружу – осторожно, лишь настолько, чтобы убедиться. Под двумя телами растекалась лужа крови. Упав с этой высоты на мостовую, они не могли выжить. А если бы выжили, он не пощадил бы их.

Глава 2

В Вене, через двадцать дней

В своем кабинете в цокольном этаже муниципального дома по адресу Берггассе, 19 Зигмунд Фрейд продолжал крутить в руках письмо, только что полученное вместе с несколькими мерзкими извещениями, напоминавшими о платежах. Увидев на конверте изображение ключей святого Петра, он улыбнулся, подумав, что это шутка его «братьев» из венского отделения «Бнай Брит». Только язвительный ум масона-еврея мог придумать такую шутку. Но все казалось правдоподобным, включая приложенный к письму чек на триста итальянских лир на расходы в пути до Рима.

Необычно было то, что пригласительное письмо было написано самим папой Львом Тринадцатым, и сам же папа его подписал. Почерк мелкий, рука немного дрожала от старости, но размер пробелов между словами указывал на твердый характер и силу воли, достойную воина. Но все-таки возможно, хотя и не вполне вероятно, что папа пишет ему. Фрейда за его идеи в одинаковой степени критиковали и хвалили, причем в большинстве случаев и критика, и похвала поступали с неожиданной стороны; его слава уже пересекла Альпы и на севере, и на юге. Фрейду захотелось позвонить в Рим и попросить подтверждение, но папа просил его, чтобы было как можно меньше огласки; поэтому он решил отправить телеграмму.

– Я выхожу из дома, Минна, – сказал он своей свояченице, которая была ему секретаршей – и не только. – Но вернусь не поздно.

Он оставил в пепельнице непотушенную сигару итальянской марки «Трабукко», чтобы, вернувшись с почты, снова почувствовать нежный кисло-сладкий запах, который она будет распространять, пока не догорит. А чтобы отпраздновать новость, он позволил себе взять дорогую сигару «Дон Педро» из кедрового увлажнителя, который занимал место между «Феноменологией Духа» Гегеля и «Критикой практического разума» Канта. Любимая вещь – между любимых книг.

Был июнь, запах лип и щебет ласточек превращали Вену в одно из самых прекрасных мест Европы, особенно для того, кто ее горячо любил. Фрейд сорвал цветок с ветки и оценил по достоинству бархатистость его лепестков, потом поднес цветок к носу, закрыл глаза и сделал несколько вдохов. Аромат, который уловил, он определил бы так: насыщенный и легкий, похож на запах кокосового масла, но с несомненной примесью запаха спермы. Воздух был им пропитан, и, возможно, поэтому мужчины и женщины выглядели более подвижными, шли скорым шагом, обменивались приветствиями и улыбками быстро, словно все бежали домой, чтобы наконец дать волю первичному, половому инстинкту.

В мире нет более глубинного импульса, чем либидо. Теперь он не только убежден в этом, но, в сущности, сделал это убеждение своей верой. Нет, мысленно поправил он себя, сделал своей философией еще до того, как сделал темой медицинского исследования. Проницательный господин Дарвин утверждал, что осязание и обоняние входят в число чувств, особенно пострадавших в ходе эволюции. Первобытному человеку они были нужней: ему они были необходимы, чтобы увеличивать его ловкость и избегать опасностей. Современная цивилизация одомашнила эти чувства. И это очень жаль, потому что ощущения, идущие от их органов, действуют в глубине и, возможно, пробуждают в человеке именно его самую животную сущность – самую скрытую и потому самую подлинную.

– Вы желаете отправить телеграмму? – спросил у него ожидавший поручения служащий, но при этом прикрыл нос платком, чтобы не чувствовать запаха сигары.

Фрейд ничего ему не ответил и продолжал поглаживать бороду: он не знал точно, каким будет текст, который он напишет.