Выборы со старухой

«Так, Игорь Александрович, вы же живете на Дубенецком, не так ли? Там у нас за уголком Тишков переулочек. Дом 2 и квартира 2. Там ваш участок. С 3 до 6».

«Вон что… — говорю я, а самому так неловко: она меня и по имени-отчеству и, где живу, знает, а я — вот убей бог! — не помню, откуда мы с ней знакомы. Ну, неловкость! Прямо-таки неловкость! Или это жена художника, который, всегда пьяный, надо мной живет? Вроде, она. Надо же — совсем зрительная память отказывать стала. — Спасибо, — говорю, — до свидания». — И пошел по коридору к лестнице.

А она вслед так игриво: «Игорь Александрови-и-ич!».

«А?» — обернулся я.

«Паспорта-а-а!» — и так шутливо как бы грозит мне моими паспортами.

«Фф-у ты! Вот так бы ушел. Спасибо вам».

«Игорь Александрович! — говорит она, теперь уже даже с укоризной. — Вот вы в Мексике проголосуете за наши центральные органы. А московское руководство что же, так без вашего мнения и останется?»

«Почему? Я там и за мэра, и за вице-мэра, и за кого там еще…»

«Не-е-ет! В Мексике вы только за Думу будете голосовать — за центральные органы. А местные выборы — это только здесь. В Мексике этих бюллетеней не будет».

У меня ледяной холод вдруг по спине пошел. Откуда, думаю, может она знать, что еду я в Мексику? А? Что за чертовщина? А сам уже беру паспорта из ее рук и говорю как бы на прощанье: «Придется, значит, им без моего голоса побеждать соперников».

А она: «Так вы же можете досрочно проголосовать. Хоть сейчас. Прямо здесь, у нас. Это предусмотрено — за местные власти можно досрочно».

«Ну, давайте. Проголосую».

«Пойдемте-ка, пойдемте… это в комнате 201, в том коридоре».

Идем. А она деловито так: «А Виктория Львовна от вас выписалась? Или она голосовать будет по прежнему адресу?».

Я прямо-таки внутренне ахнул. Виктория — это моя жена, с которой мы год назад развелись. Но это совершенно частное дело, мало ли что! Откуда, откуда эта Герасимовна всю мою подноготную знает и ворошит?!

Промолчал я. Ничего не ответил. Иду. А она опять: «Виктория Львовна не уезжает с вами? Остается?».

«Она, вроде, на месте. Я не особо в курсе», — сказал я, не скрывая некоторой хмурости.

«Зинаидочка! Я к вам гостя веду. Еще один голосочек у вас будет!» крикнула вперед Елена Герасимовна.

А полная Зинаида в очках уже стояла в розовом пиджаке на пороге 201-й.

«Подождать придется немного», — сказала она, поправляя очки, когда мы подошли.

Дверь в 201-ю была приоткрыта. Кто-то в сером сидел за столом, но я не успел разглядеть, Зинаида крепко, со щелчком, затворила дверь и вздохнула.

«Го-ло-су-ют!» — беззвучно, одними губами, пояснила мне жена пьяницы-художника.

«Она уже час голосует», — Зинаида снова сердито поправила очки.

«А-а-а-а! Торопить нельзя! — пропела Елена Герасимовна и объяснила мне: У нас ведь специальной кабины нет, значит, избиратель принимает решение в кабинете».

«Второй час пошел, как принимает решение», — Зинаида взглянула на часы.

«Ну, это право избирателя. Выбор теперь большой. Не то, что раньше кабина была только так, для проформы. К ней и подходить-то боялись, чтоб не подумали, что есть сомнения. Вы, Игорь Александрович, родились в 54-м, да еще 7 ноября, так вам все это по-настоящему-то, слава богу, незнакомо».

«Что за черт! — стукнуло у меня в голове, — это ж просто… от этого свихнуться можно… Откуда она все…»

«Ну, я вас оставлю. Зинаидочка вас не обидит, — сказала Елена Герасимовна и пошла по коридору, уверенно впечатывая в красную дорожку низкие широкие каблуки своих туфель. Потом обернулась и почти игриво пропела: — Игорь Александрови-ич! Паспорта больше не забыва-ать!».

Тут меня и пронзило, как иглой, — ПАСПОРТА! Это все она из двух моих паспортов знает! И про жену, и про развод, и про Мексику — там же виза стоит с датой! Вот и вся разгадка. Но вопрос — когда же она успела все заметить и все запомнить?! Это же прямо цирк какой-то!

Зинаида приоткрыла дверь, заглянула и снова закрыла. Я перелистывал свои паспорта и только ахал — там же все, ну, все про человека рассказано. Только видеть надо.

«Какая у вас Елена Герасимовна наблюдательная».

«О-о! Конечно, — сказала Зинаида. — Елена Герасимовна уникум. Колоссальный опыт. — И добавила, помолчав: — Она здесь еще при Гробовщикове работала».

«Понятно», — сказал я и опять на себя обозлился. Что ты все подлаживаешься, подлизываешься, говорил я сам себе внутри себя, ну что тебе «понятно», к чему ты это сказал? Веди себя независимее, развязнее… Как я мог эту Герасимовну с женой пьяницы-художника спутать? Ну, ничего же общего! Ничего! Эта красится, а та совсем седая, и лицо у той в два раза шире, и зовут ту, теперь вспомнил, кажется, Нина с чем-то. Это ж надо, какая рассеянность, невнимательность, когда рядом есть люди, которые прямо рраз — и вся твоя жизнь отпечаталась.

Зинаида приоткрыла дверь: «Ну, что, Вера Тимофеевна, заканчиваем?».

За дверью что-то проскрипели.

«Ну, ладно, — сказала Зинаида и посмотрела на меня. — Что ж вам так стоять… входите, присаживайтесь, я схожу за вашими реквизитами».