Выбраковка

– Убирайтесь! – прошипели изнутри.

Гусев раздраженно цыкнул зубом.

– Хорошо, – сказал он. – Будьте добры, отойдите от двери, мы ее сейчас выбьем. Ну-ка, Леха, раз-два…

– Стойте! – щелкнул замок, дверь приоткрылась на цепочку. В проем выглянуло некрасивое сморщенное личико. Жидкие бесцветные волосы, тяжелые очки. Типичная стерва-училка, каких школьники ненавидят. Гусев знал, что клиентке под сорок, но смотрелась она на все полсотни.

«Завоевать расположение такого человека – дохлый номер. Она априори ненавидит всех. А детеныша родила себе в качестве игрушки, на которой можно вымещать комплексы. Господи, о чем я думаю! Хотя понятно, зачем. Восстанавливаю себя против клиента. Привычка. Старая добрая профессиональная манера. Чтобы не было мучительно больно».

– Спасибо, – улыбнулся Гусев. – Мы тоже не хотим шума. Разрешите войти?

Женщина смерила Гусева ледяным взглядом – маска, за которой угадывался надвигающийся паралич воли.

«Она уже сломана. И это тоже сделал я. Какое, на фиг, государство! Это ты, Гусев, приперся в ее жилище с огнем и мечом. Как последний бандит, посягаешь на то немногое, что есть у человека – его территорию. Ладно, хватит казниться. Быстро сработал – быстро ушел пить водку».

– Вера Петровна. Мы. Пришли. С вами. Разговаривать, – Гусев ритмично покачивал в воздухе рукой. – Давайте. Сядем. И мирно. Разберемся.

Дверь медленно захлопнулась. Звякнула цепочка. Гусев облегченно перевел дух. Не хотелось ему вламываться в дом. Жалко было ушибать плечо. Свое ведь, не казенное. Да и дверь еще послужит – в квартиру потом кто-то въедет, если училку придется забраковать.

Женщина, видимо, терзалась сомнениями, потому что ждать пришлось чуть ли не минуту. И все-таки она открыла. Выбраковке нужно открывать. Выбраковка не шутит.

– Заходите, – процедила женщина.

Квартира была двухкомнатная, и из наглухо закрытой спальни («Детской», – поправил себя Гусев) не доносилось ни звука. Обстановка в доме оказалась скудной и даже ветхой, а главное – на всех предметах лежал дух тяжелой и затхлой неухоженности. Гусев огляделся и почувствовал, в чем дело. Здесь свила гнездо легкая и почти неявная душевная болезнь хозяйки, не опасная для окружающих, но страшно отразившаяся на судьбе ее сына. А скорее всего – и послужившая для мальчика поводом родиться.

– Мы присядем, – сказал Гусев. Древний обтрепанный диван заскрипел под его тяжестью. Валюшок садиться не стал, а прислонился спиной к дверному косяку. Женщина тоже осталась стоять, прижав руки к груди и опустив глаза.

– Вера Петровна, – начал Гусев. – Прежде всего давайте определим главное – наши отношения. Поймите, АСБ пришло к вам без намерения совершать насилие и уж тем более – ломать мебель. Помогите нам, пожалуйста, а мы постараемся никак не ущемить ваши конституционные права.

– Что вам нужно? – процедила женщина, не поднимая глаз.

– Я сейчас позвоню, и через несколько минут придет наш медицинский эксперт. Позвольте ему осмотреть мальчика, который находится в этой квартире.

Женщина оказалась не настолько безумна, чтобы сделать вид, будто никакого мальчика здесь нет. Возможно, она даже испытывала легкое облегчение от происходящего. Как преступник, который годами носит в себе ужас, каждую секунду боясь, что однажды его догонит Гусев. И смотрит в дуло игольника глазами, которые так и твердят: «Наконец-то!»

Женщина не сказала: «Его здесь нет». Она спросила:

– Зачем?

– У Агентства есть основание полагать, что вы нарушаете федеральный закон о правах детей.

– Как я его нарушаю?

– Начнем с того, что ребенок находится у вас в квартире словно под арестом, он лишен возможности общаться со сверстниками и посещать школу.

– Это неправда!

– Что неправда?

– Он получает образование. Прекрасное образование.

– Чему вы его учите? – спросил Гусев, стараясь не морщить презрительно нос. – Ботанике и зоологии?

Женщину слегка передернуло. Тяжело ощущать, что некто знает всю твою подноготную. И вдвойне тяжело, если это человек с правом на убийство.

– Он читает. Он прекрасно читает.

– Замечательно. Но он совершенно один. Никто кроме государства не вправе изолировать человека, особенно ребенка.

– Он не один! – воскликнула женщина. – Вы ничего не понимаете!

– Да, он с вами. Но вы, педагог, должны знать, как важно для ребенка социализироваться. В кого вы хотите его превратить? В Маугли?

Женщина принялась истерично ломать себе пальцы, но с места не сдвинулась. У нее была очень сухая безгрудая фигура, и простенькое домашнее платье висело на ней, как на вешалке.

– Послушайте, Вера Петровна. Давайте для начала сделаем так. Я загляну буквально одним глазом, – Гусев ткнул пальцем через плечо. – А потом мы продолжим разговор. Уверен, вместе мы что-нибудь придумаем.