– Я вот что-то вспомнить не могу, кто это меня на днях вождем палачей обозвал? – вслух задумался Гусев.
– Да ты что! – деланно изумился Ларионов.
– Ты же знаешь, товарищ подполковник, я терпеть не могу, когда мне прямо так в глаза правду-матку режут.
– Паша, ну хватит, в самом деле…
– Мне правда глаза колет, понимаешь?
– Хорошо, я им скажу.
– И скажи.
– И скажу! Так скажу, присесть не смогут!
– Вот сейчас пойди и скажи. Этому, как его… Ну, летеха такой мордастый. С усами.
– Паша, можно я с тобой закончу, а потом сразу пойду и скажу ему?
Гусев усмехнулся в трубку.
– Он меня боится, – сообщил он заговорщическим шепотом. – Они все меня боятся. Слушай, подполковник, а ты меня боишься?
– Извини, не очень.
– Как же так?
– А я смелый. Отважный я. Слушай, Паш, тут у нас большая неприятность случилась. Выручи еще разок? Ну, пожалуйста.
– Опять твои психопаты арестованного забили?
– Если бы арестованного, я бы тебе не звонил.
– Ну а кого тогда?..
– Понимаешь… Мурашкин с пятого участка, прекрасный мужик, взял и застрелил одного урода. В состоянии аффекта застрелил.
– Ничего не понимаю, – удивился Гусев. – Ваша братия каждый божий день кого-нибудь застреливает в состоянии аффекта. И рисует в отчете самооборону. Напивается до состояния аффекта, а тут навстречу топает мирный гражданин в состоянии аффекта, и начинается самооборона из всех видов оружия… Странно, что вы друг друга еще не перезастреливали. Даром что пребываете в состоянии аффекта с утра до ночи…
Он мог бы долго еще распространяться на этот счет, но Ларионов его перебил.
– Паша, – сказал он. – Я тебя слушаю и балдею. Всю жизнь бы слушал. Позови какого-нибудь юношу из «Московского комсомольца», он с тобой потом гонораром поделится. Но мне действительно нужна твоя помощь.
– То есть этот прекрасный мужик, участковый Какашкин, не умеет писать и не может поэтому нарисовать в отчете самооборону.
– Да он в больнице! – рявкнул Ларионов.
– Почему? В какой?
– В Алексеевской, идиот!!!
Гусев задумался.
– Ничего себе… – пробормотал он. – Психушка, значит… Ладно, начальник, считай, я тебя простил. Докладывай обстановку.
– Докладываю, – согласился Ларионов. – Имеем два трупа…
– Ты же говорил…
– Нет, он еще и бабу одну грохнул.
– А-а, на почве ревности…
– Гусев, помолчи. Я же тебе докладываю. Имеется выбитая дверь, за ней два трупа, мужской и женский. Значит, женщина – хозяйка квартиры, мужчина – ее сожитель. Еще имеется девочка пяти лет, дочь хозяйки, живая, у нее глубокий шок, судя по всему, имело место изнасилование.
Гусев хотел было ляпнуть: «Хорошо погулял участковый Какашкин!», но быстро прикусил язык. Он уже догадался, что к чему. Случай был в каком-то смысле типовой.
Наверное, каждый выбраковщик прошел через это – на твоих глазах некто отвратительный совершает нечто ужасное. И в этот момент тебе впервые в жизни по-настоящему «сносит башню». Вот почему уполномоченным АСБ не положено настоящее оружие. Только уродливый пневматический игольник – автоматический пистолет, который стреляет иголками с парализатором мгновенного действия. Кстати, побочный эффект этой мгновенности – адская боль. Малость химики перемудрили – наверное, у них тоже были личные счеты с врагами народа.
– Факт, что насильник – сожитель хозяйки, не вызывает сомнений, – объяснил Ларионов. – Мурашкина подобрали в совершенно невменяемом состоянии, и он еще долго ничего рассказать не сможет. Да и нечего тут рассказывать, и так все ясно. Зашел для профилактической беседы, что-то услышал, позвонил, не открыли, вышиб дверь… Ну и так далее. Нервы сдали у мужика. Клянусь, я его очень хорошо понимаю. Ничего, подлечится – еще послужит.
Гусев хмыкнул, но от комментариев воздержался. Понятно было, что Ларионов своего подчиненного не сдаст, тем более считая его ни в чем не виноватым, а просто человеком, попавшим в беду. Но снова давать ему в руки оружие и власть… «Гусев, окстись, ты и сам ничуть не лучше».
– Короче говоря, был звонок насчет стрельбы, – продолжал Ларионов. – От соседей на центральный пульт. Как положено, выехала группа, то есть все уже зарегистрировано и оформлено. Но слава богу, у ребят хватило ума на месте разобраться, что к чему, и приостановить дальнейший процесс. Гусев, дружище, возьми все на себя, а? Ты представь, какой офигительный «глухарь» из этого дела получится! Его в принципе спихнуть не на кого.
– Кроме меня, – заметил Гусев. – Разумеется, ни один нормальный вор не возьмет на душу изнасилование несовершеннолетней и двойную мокруху. Да у тебя небось и нет сейчас живого вора. Ты уж, наверное, забыл, как они выглядят. А вот добренький Гусев на все, что угодно, подпишется.
– При чем тут изнасилование, оно, считай, раскрыто. Паша, это ведь твой контингент! А запрос я тебе задним числом оформлю. И свидетелей, все как положено.
– Знаешь, подполковник, – сказал Гусев негромко. – Я, конечно, о нас с тобой невысокого мнения, но вот в такие моменты удивляюсь – и чего это у нас еще крылышки не выросли? У тебя как там, случаем, нимб не проявился? Гос-по-ди! Среди каких уродов мы живем! Это же просто уму непостижимо!