Выбранное

Два дня пересекаю богоспасаемую нашу страну.
За окном елки и поселки в традиционном говнище.
Места для отправления естественных нужд
Мало чем отличаются от мест приема пищи.
Мои соседи осуждают женщину в парике:
Без него она – лысая, но, все равно, факт позорный!
Ночью она хранит его в полиэтиленовом кульке,
А днем красуется, дура, в очереди к уборной.
В вагоне темно, проводница не зажигает света, пока
За окном не сгорят до конца сырые октябрьские дали.
Просвещенный народ, до рвоты начитавшийся «Огонька»,
Нич-чего не понимает, но склоняется к привычному – наебали!
Если честен, смиряйся, кайся, сливайся с ним
(Я имею в виду народ), но, Господи, как не хочется с ним сливаться!
О, как тошно, как мутно! Выползаю в тамбур – опять стоим,
В Иловайске – пять, в Орлове и Курске – одиннадцать и пятнадцать.
Милый друг, улыбнись хотя бы идиотскому моему письму.
Вспомни ветром тронутый город без имени и без света,
Как сиял булыжник и прыгала по нему
Вслед за нами безумная скомканная газета.
Целовались, смеялись, кругами ходили – как много там
Тополей и заборов целых четыре часа отсрочки.
Покупали печенье и невидимым песьим ртам
Раздавали сырые узорчатые кусочки.

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ЗАМЕТКИ ПРИ ПЕРЕЕЗДЕ НА НОВОЕ МЕСТОЖИТЕЛЬСТВА УГОЛ НЕВСКОГО ПРОСПЕКТА И ПУШКИНСКОЙ УЛИЦЫ

К иному обществу теперь принадлежу –
на Невском я живу и по утрам хожу
в ту лавку, где товар все больше заграничный
разложен, где на льду балык прильнул цинично
к бельгийской ветчине и маасдамский сыр
сквозь дырочки глядит, как источает жир
немецкий сервелат, салями с ними рядом,
но «Докторскую» я ищу привычным взглядом
и, взвесив триста грамм отеческой еды,
застенчиво бреду сквозь наглые ряды,
где чипсы и кетчуп, и разные приправы,
бананы, виноград, йогурты и бравый
английский корнфлекс, и мюсли тут как тут…
Уже который год, смекнув, что не растут
ни злаки, ни скоты на питерской равнине,
испанец и француз, не говоря о финне,
с товарами спешат и ломятся в окно,
пробитое Петром, а там уже давно,
уныло наклонясь над пашнею туманной,
колхозник оробел пред сворой иностранной,
оплеван, оскорблен, почти повержен ниц
с картонным коробком замызганных яиц…
Да, кстати, вот они. Полдюжины беру,
презрительно гляжу на пиццу, а икру
из лососевых рыб поглаживаю нежно,
но, цену рассмотрев, кладу назад небрежно:
довольно – сыт я!

1998

ФРАНЦУЗСКИЕ ЭРОТИЧЕСКИЕ ЧАСТУШКИ