Выбранное

Но не слушают его пионеры и их вожатые, предпочитая чужую, неведомую, нетранслируемую музыку, которая почему-то сильнее трогает их расцветающие души, чем выбранные Иссидоровым образцы. Сидор относит это явление на счет тлетворного влияния Запада. Недаром же дети приходят к нему на занятие не петь, но зевать и валять дурака в самых лирических, прочувственных местах иссидоровской игры. На уме у них одно баловство.

В результате опускаются у Сидора руки, и он, где бы повышать виртуозность, все чаще допускает промашки и, что греха таить, позабывает части произведений.

И наболевший вопрос наружности все не решить конкретно. Только что вот приотпустил Сидор волосья на вершок по кругу, решился, чтоб не отстать от русла, ан юноши назло ему посбривали виски и затылки, подняли на дыбки ежи цветных чубов. Обидно.

II

Каждое лето едет Сидор Сидорович от родного завода в лагерь, оставляя дома семейство, и всякий раз в голове его, сотрясаемой ходом электрички, роятся мечты.

О чем же мечтается самодеятельному музыканту, пальцы которого столько натоптали мелодических тропок на кнопках баяна, являющего и скрывающего на своих мехах таинственные орнаменты?

Читатель, загляни в свою душу или хоть в том классической литературы, и ты не осудишь Иссидорова: он мечтает о любви. И вовсе не разумеется, что о любви кого-нибудь из обслуживающего персонала.

Нет, он мечтает о любви юной девы, из тех, что случаются порой между пионерок старшего возраста.

И если б спросили его: «Сидор, скажи, что тебе нужно от девочки?» — он бы затруднился сказать. Или если бы его спросили затем: «Ты платонической любви ищешь, Сидор?» —то опять бы он затруднился ответить, и даже себе самому.

Иссидоров Сидор Сидорович имеет совесть и моральные устои. Правда, со времени первой молодости он таки подвергал их ревизии, вынужден был, но твердо можно утверждать — имеет! Да и мечтает он про себя, молча, сохраняя на лице строгую видимость.

Так вот: музрук все не мог забыть той быстро пролетевшей поры, когда его баян и талант собирали вокруг целую толпу публики. Дощатый клуб выгибался от наплыва жаждущих танцевальных переживаний, пол возбуждающе дрожал, туманились стекла. Молодые люди в отпаренных костюмах и начищенной гуталином обуви увлеченно танцевали разученную загодя «Падеспань», аплодировали, краснея, просили объявить «дамское танго».

Стоило Сидору эффектно отставленным локтем лихо раздвинуть свои таинственные мехи и взять аккорд, как множество юных глаз загоралось в его адрес с мечтой о свидании. Отыграв программу, Сидор назначал свидания по своему выбору, приходил на них, брал свое и сразу спешил назначить новые, с другими возлюбленными. Он трудился как шмель, гоняя с цветка на цветок и прилежно опыляя каждый.

Но время шло. Развивалась музыкальная техника, и вот — бац! — появились в изобилии радиолы, а еще позже — хлоп! — и готово дело, — колонки с усилителями и микрофоны с электрическими гитаристами.

Юность запросила резких звуков. Число свиданий пошло на убыль, и характер их переменился. Прежде всегда, бывало, просили его поиграть, а он кобенился, теперь напротив, не просил никто и даже не давали, называя мурой новинки репертуара и классические интерпретации. О «Падеспани» не было речи.

Настала мрачная пора. Иссидорова принимали только на пионерские песни и гимны, которыми не навеять лирических грез. Свиданий никто уже не хотел, и немудрено — Сидор без живого творчества сильно сдал наружностью. Волос его несомненно поредел и посивел, лицо обвисло, взгляд обрюзг. Упругость и подвижность членов случалась не всегда. Самое время, момент для степенной позиции созерцателя, благоразумно помнящего о грядущем, к которому несет нас река жизни, будто на блюдце в окружении приправ. Грядущее же — разверстая пасть.

Но на беду пылкое сердце музрука совершенно осталось как было прежде и даже сделалось лучше, не обремененное случайными связями. Любви просило оно!

И музрук напропалую влюблялся. Если бы пришло ему в голову припомнить детство, то он заметил бы, что в ту пору, когда будущее простиралось необозримыми отдалениями, влюблялся он таким же образом, ища в любви того же просветленного одушевления для целеустремления повседневности.

Замкнулась, стало быть, связь времен, пошел новый виток, и Сидор устремился по нему, не задумываясь о недалеком грядущем, а положась лишь на голос сердца, который звучит в нас из далека, большего, чем век.

Влюблялся музрук в самых красивых девочек-пионерок, если такие оказывались в лагере, всякий раз на всю смену вперяя в них свое непреклонное око, надеясь, что накопленные за жизнь качества его личности произведут свое действие и он будет еще вознагражден достижением своей сокровенной цели.

В это лето одна из путевок досталась такой пионерке, которая могла бы присниться во сне в виде ангела, так она была хороша. Действительность тут превосходила любую, самую изощренную фантазию, так что бедняга с первого же взгляда втрескался в нее в полный рост, наповал.