Выбранные места из дневников 70-х годов

30-го ездил прощаться с Абрамцевом. Натопил печь, выпил ледяной, жидкий клей напоминающей, водки, ходил к музею. И вошел внутрь. Полумрак, никого. Рукописи Гоголя. (Это они выжигают на десятки лет творческих конкурентов.) Эх, думаю, соблазнюсь! Изнутри вышла девушка. Оказалось, санитарный день, но почему было открыто — это её поразило.

Привез молодую ёлочку. В вагонах патрули с голубыми повязками.

Проводил Распутина. Он уехал сразу с двумя сигналами — “Роман-газеты” и молодогвардейским. Повесть моя ему понравилась. Читая после сверку его глазами, я видел ее рахитичность, топтание на месте, расползаемость и т. д. Он похвалил, видно, жалеючи.

10 января. Был в Кирове и Фалёнках на 60-летии мамы. Вот пример — впервые в жизни празднует день рождения. Мы всегда пытали, когда “проздравлять” (как пишет отец), но она хитрила. В старом году говорила, что еще не было, а в январе, что уже прошло в конце декабря. Так хитрить ей помогали 13 дней разницы между старым и новым стилями.

Было хорошо. Съехались все дети, и жены, и внуки, не хватало Нади и Кати. И застолье, и песни, и баня. Погода хорошая, белый снег.

Партком. Мой отчет. Спасибо Михаилу, пришел, поддержал. Но и так все хорошо. Но какое же мракобесие — еле коснулся “национальной гордости великороссов” (ссылаясь на Ленина), как взвились!

Ждала дома телеграмма из Братиславы: “Шлите фото”. Нету хорошего. В Польше так и без него идет книга. Хоть бы Миша снял. Из “Барышни-Крестьянки” просят рассказ. Также купил “Сибирские огни”,? 11, с двумя сатирическими рассказами. Это крохотки утешения.

11/I. Главное в сегодняшнем дне — Рублевский музей. И ехал не туда, а удивительно — потянуло, смеркалось, когда был в первом зале. Поэтому во втором зале краски засияли еще сильнее. Св. Николай. Вот какие мысли: неделикатно ведь в жизни, нетактично рассматривать (зырить, по-вятски) одежду, ноги, обстановку. По крайней мере воспитанным. И никогда не писались иконы для любования складками, оживками, прорисями, обратной перспективой и прочим. Утеряно чтение, забыт язык, свой язык забыт, вот (причем в этом чья-то злая воля) и любуются дураки-люди на голубоватости да розовости одежд, вот и пишут дураки-ученые докторские глупости о различии письма школ новгородских, да В.-Устюгских, да Дионисьевских, да…

Разве в этом дело? Дело в святости, в призыве к подражанию, в надежде на очищение, в избавлении от дряни. Ох, надо бы это сказать, да попонятней и поподробней.

А вечер (4 часа) украл приехавший “на часик” писатель, просивший советов и мордующий чтением глав.

Мне и не снились такие морские мили рукописей. Не километры, именно морские (в смысле водянистости), именно мили растянутости.

Устал от него. Брат заехал и тоже попался.

Глупею в толпе.

Как немного, но хорошо побыл один. Как понятен Распутин.

И мне судьба всю жизнь тянуться к таким людям и понимать, что работа заставляет тянуться к одиночеству.

Раздрай в работе, бардак на столе. Злость на себя. Ссора с женой. Ей грех упрекать меня в нечуткости. Это то же, что самой себя обвинить в непонимании. Заказали ей статью в “Лит. в школе”. И вот суют маразм Васильева, Гельмана, Кожевникова, Дворецкого. То есть статья о рабочей теме. Хорошо хоть, что еще Куваева вспомнили. А вот присягаю, что был бы жив, прошел бы в конце, в перечислении.

Всё — спать. А то нахлопался кофе с этим классиком, он-то чай пил. Он для сбережения себя, я от сна при его чтении.

Отрезвел я от опьянения любовью к себе земляков. Ох, не все-то славно в Кировской Руси!

12 января. С Залыгиным. О Хрущеве: звонит Поскребышев: “Чем занимаешься?” — “Да вот выходной, отдыхаю”. — “Ну-ну”. Забеспокоился, лечу (это Хрущев сам рассказывал). В Рублево. Пьют чаи Молотов и Сталин: “Чего прилетел?” — “Да вроде надо”. — “Чай пей”. Молотов: “А чего он даром будет пить, пусть заработает. Пусть спляшет”. Сталин: “Да, Никита, спляши”. И я сплясал! (Слушателям: Вот как бывало, не то что нынче.) “А вы читали газеты?” Хрущев: “Нет. Что подчеркнут в передовой, то читал” и т. д. О доярке с хорошим голосом. Возил по заграницам для песен, для утоления тоски по родине.

Концерт Райкина в ЦДЛ. Вот пример зубоскальства за счет зрителей, и бичует всё, и уж 50 лет бичует, а никому ни холодно, ни жарко. Но приятно, смешно. Давно был фильм “Мы с вами где-то встречались”, там точно: в зале сидят те, над кем смеется Райкин. А они с удовольствием смеются.

Грустно, что и смех у русских или после слез, или перед ними, или сквозь них. От чего это? От истории? От судьбы. Но ведь надо, чтоб хоть иногда отдыхалось.

Старый Новый год

Вот и подарок — звонок Фролова: отказ от повести в “Нашем современнике”. А что ты хотел, Вова? “Пошлите по почте”. Лег в спальной, немножко пострадал. А ведь это прогресс, это еще одну каплю раба выжать: “Пошлите по почте”. А то столько лет приезжал, как “шестерка”, в редакции и уносил под мышкой.