Выбранные места из переписки с друзьями Николая Гоголя

Вот еще оригинальный образчик логики автора: он говорит, что никто не может признать русских людей ни в Простаковой, ни в Тарасе Скотинине, ни в Простакове, ни в Митрофане Фонвизина, – и в то же время всякий чувствует, что нигде в другой земле, ни во Франции, ни в Англии, не могли образоваться такие существа (стр. 247–249)… Вот тут и понимай, как знаешь!..

Теперь вопрос: зачем написана вся эта книга?

Это так же трудно решить, как и то, зачем написаны автором эти строки: «О, как нам бывает нужна публичная, данная в виду всех оплеуха» (стр. 192)!..

Какое следствие можно извлечь из этой, книги?

Разумеется, в этом случае всякий поступит по-своему, и следствий будет выведено почти столько же, сколько людей возьмется за это дело. Что касается до нас, мы вывели из этой книги такое следствие, что горе человеку, которого сама природа создала художником, горе ему, если, недовольный своею дорогою, он ринется в чуждый ему путь! На этом новом пути ожидает его неминуемое падение, после которого не всегда бывает возможно возвращение на прежнюю дорогу… При этом мы почему-то вспомнили эти стихи Крылова:

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И дело не пойдет на лад.
Да и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
Он лучше дело все погубит,
И рад скорей
Посмешищем стать света,
Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.{20}

Приходили нам в голову и другие выводы из книги «Выбранных мест из переписки с друзьями»; но… статья наша и так вышла чересчур длинна…{21}

Примечания

В январе 1847 года вышла реакционная книга Н. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой он отказывался от «Ревизора» и «Мертвых душ» и выступал проповедником обскурантизма и крепостничества. Об опасности духовного падения Гоголя Белинский предупреждал еще в 1842 году. Об этом же критик писал и в рецензии на второе издание «Мертвых душ», в предисловии к которому Гоголь занял позу кающегося в своих «грехах» христианина. В книге «Выбранные места» Гоголь позволил себе резкие выпады против своих «почитателей» и «хвалителей», среди которых, разумеется, на первом месте был Белинский.

Тем самым Гоголь санкционировал новый поход реакционной журналистики против Белинского и его «партии». В «Северной пчеле», 1847, № 8, Булгарин писал: «Мы всегда говорили, что г. Гоголь, как умный человек, не мог никогда одобрить того, что провозглашала о нем партия, и он подтвердил это собственным сознанием. Честно и благородно!»

В таком же духе писал и Л. Брант в «Северной пчеле», 1847, № 67, Сенковский в «Библиотеке для чтения», 1847, т. XXX, № 1, отд. VI,кн. Вяземский в «Санктпетербургских ведомостях», 1847, № 90 и 91, Шевырев в «Москвитянине», 1848, № 1.

Передовой общественностью книга Гоголя была встречена с резким осуждением. Осуждали ее даже ближайшие друзья Гоголя из славянофильского лагеря (С. Т. и К. С. Аксаковы). С резкой статьей выступил Э. Губер в «Санктпетербургских ведомостях», 1847, № 37. Белинский в одном из писем одобрительно отзывался об этой статье (см. «Письма», т. III, стр. 176, 186).

Однако в этих осуждениях Гоголя много было морализирования, попыток понять «изнутри» и, может быть, усовестить писателя, отдавшегося всецело во власть гордыни. Такова статья В. Майкова в «Отечественных записках», 1847, т. L, письма Н. Ф. Павлова к Гоголю, напечатанные сначала в «Московских ведомостях», 1847, №№ 28, 38, 46, а затем в «Современнике», 1847, №№ 6, 8.

При всей умеренности критики Павлова, Белинский, однако, отнесся к ней сочувственно: «Особенно понравилась мне в статье одна мысль, – умная до невозможности: это ловкий намек на то, что перенесенная в сферу искусства, книга Гоголя была бы превосходна, ибо ее чувства и понятия принадлежат законно Хлестаковым, Коробочкам, Маниловым и т. п. Это так умно, что мочи нет!» («Письма», т. III, стр. 198).

Белинский сразу занял непримиримую позицию по отношению к Гоголю, автору «Переписки». Но Белинский, разумеется, не мог высказать всего, что он думал об этой книге. Этому препятствовала цензура. Полным голосом Белинский высказался позднее в своем знаменитом письме к Гоголю из Зальцбрунна 15 июля 1847 года.