Вычислить и обезвредить

- Не оставляй меня, умоляю. Пусть я буду редко тебя видеть, пусть даже слышать по телефону буду редко, только не оставляй меня... Я не смогу... Знаешь, мы ведь в ответе за тех, кого приручили. А ты сам говорил, что без тебя я погибну, меня затопчут. Почему же теперь...

- Господи, ну, какими словами мне тебя убедить? Я не умею говорить на эту тему, мне как-то не приходилось. Знаешь, мысленно я тысячу раз с тобой беседовала, во всяких ситуациях, но я не думала... Это же безбожно, нет, бесчеловечно так поступать... Ты не сможешь...

- Ну, скажи же что-нибудь. Я, наверное, неправильно тебя поняла. Или ты не объяснил мне чего-то главного. Неужели этот месяц... Разве его можно вот так взять и зачеркнуть?

Вспоминая потом этот сумбурный монолог, я понимала, как жалко выглядела со стороны. Кошка, которой прищемили дверью одновременно и хвост, и все четыре лапы. Бездомная собака, которая униженно скулит и виляет хвостом, подобострастно заглядывая в глаза Человеку. Бред, кошмар, унижение, наконец! Но тогда я решительно не способна была здраво оценивать свое поведение, тем более - достойно себя вести.

- Ты просто аморальный тип. - Я как-то пыталась ещё шутить, когда лирические заклинания и патетические вопли иссякли, не оказав никакого воздействия на моего собеседника. - О таких в "Крокодиле" пишут фельетоны. Бытовой разложенец. Поматросил девушку - и бросил. Мне теперь нужно обращаться в местком или партком. Или к твоему начальству, чтобы повлияло.

- Никто тебя не бросал и бросать не собирается, - отказался понимать шутку и даже вроде бы обиделся на неё Владимир Николаевич. - Просто так сложились обстоятельства. Это ты можешь сообразить? Или я должен облечь это в какую-то подходящую к случаю стихотворную дребедень, чтобы до тебя дошло? Извини, я не умею объяснять по-другому, герой-любовник - не мое амплуа. Мы временно расстаемся.

- Нет ничего более постоянного, чем временное, - вздохнула я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. - Между прочим, никакого амплуа я тебе не навязываю, просто пошутила, извини, глупо. Я поняла только, что мы расстаемся, но ты же вроде и не обещал на мне жениться.

- Послушай, котенок, ты большая, пойми, что это невозможно, девочка.

- Почему? - слегка обиделась я. - А чем я плоха в качестве законной жены? Хозяйственная, ем мало, опять же сирота.

- Не устраивай, пожалуйста, своего обычного балагана, - с раздражением ответил мне любимый. - Это в конце концов становится утомительным. Давай поговорим, как взрослые люди. Ты на это способна? Или тебе обязательно нужно устроить скандал?

- Я не умею устраивать скандалы, извини, - изо всех оставшихся сил попыталась я "сохранить лицо", точнее, то, что от него осталось, потому что слезы уже катились буквально в три ручья.

Интересно все-таки, почему в три? Глаз у любого нормального человека как бы все-таки только два, откуда третий-то ручей? Из того "третьего глаза", который, если верить специалистам, раньше был обязательным, а потом у большинства людей зарос за ненадобностью? Черт, опять меня потянуло на умствования, без цитат я, похоже, действительно не живу! Но в ту ночь эта мысль только мелькнула - и тут же исчезла под ворохом бурных эмоций. А много позже я прочитала у Марины Цветаевой:

"Для мужчин она была опасный... ребенок. Существо, а не женщина. Они не знали, как с ней... Не умели... Потому что ум у неё никогда не ложился спать. "Спи, глазок, спи, другой"... а третий - не спал. Они все боялись, что она (когда слезами плачет!) над ними - смеется..."

Наверное, так - или примерно так - думал и Владимир Николаевич. Хотя, скорее, ничего он не думал, потому что женских слез не переносил по определению. И я об этом прекрасно знала, но все равно - плакала. Самозабвенно, некрасиво, со всхлипываниями и, по-моему, даже с соплями, нимало не заботясь о том, как это выглядит со стороны, наплевав на возможные последствия. И они не заставили себя ждать.

Владимир Николаевич встал с кресла, на котором до сих пор неподвижно сидел, и вышел из комнаты. Я с ужасом подумала, что сейчас услышу стук захлопнувшейся входной двери, но ошиблась. Он просто пошел на кухню и принес мне стакан воды. Принес и молча протянул, даже не считая нужным сопроводить этот жест какими-либо комментариями.

Но я-то сдуру расценила это как первый шаг к примирению. Поэтому, отхлебнув чисто символический глоток, продолжила упоенно оплакивать свою растоптанную жизнь.

- Перестань, - не выдержал наконец Владимир Николаевич. - Что такого страшного случилось? Тебе было плохо со мной?

Наверное, мне нужно было именно в этот момент смириться со своей участью, срочно заверить любимого мужчину, что лучше, чем с ним, не было, не бывает и быть, разумеется, не может, закончить лирическую сцену там, где её было разумнее всего закончить - в постели, а с утра начать новую жизнь. Не исключено даже, что - снова вместе. Утро вечера мудренее. Или мудрёнее?