Выдержка

В конце концов, она сказала, что выходит замуж за начальника участка. Раньше, он, мол, не замечал ее, в спецовке да каске. А как увидел фотографию на обложке журнала, так и влюбился. Да что он! Вся страна! Журнал-то продавался, как в одной известной песне поется, от Москвы до самых до окраин. Долго потом в редакцию приходили письма. «Кто та девушка на обложке?», «Дайте адрес, влюбился, SOS!». А я, признаюсь, эти письма рвал. Из ревности, что ли? Не знаю. Но богатого мужа она таки нашла. Благодаря мне.

В общем, она сказала, что выходит замуж, и мы потеряли друг друга из виду. Женщин у меня потом было много, но не сложилось. Я ни разу больше не влюблялся, серьезных отношений ни с кем не заводил. Я все постигал секреты мастерства, ночи напролет просиживал в лаборатории. Ни разу так и не женился. И детей не было. Да я об этом и не думал. Когда наваливалась тоска — пил. Работал и пил, пил и работал. За пьянку выгоняли, вновь принимали… Я жил по углам, на съемных квартирах. Да ты знаешь, я тебе рассказывал. Никчемный человек Павел Сгорбыш.

Иное дело — твоя мать. Святая женщина! Запомни это. И не смей ее осуждать.

Когда я позвонил ей, она ничего не стала отрицать. То есть это она мне позвонила. Совсем запутался… Помнишь, ты дал ей номер моего мобильного телефона? Я же услышал имя и обо всем догадался. Нетрудно сложить два и два. Эвелина само по себе имя редкое. А уж Эвелина Вячеславовна… Она тоже догадалась, что за Павел Сгорбыш работает вместе с ее сыном. И тут же мне позвонила. Она боялась, что… В общем, боялась. Ты не сказал, что женщина, которая мне будет звонить, твоя мать. Сказала она. Сама начала этот разговор, и тут уж я все понял. Она не умеет врать. Я же говорю: святая женщина!

Мы ведь с тобой могли так и не встретиться. Я не знал, что у меня есть сын, а она забыла о моем существовании. Столько лет прошло! До сих пор слышу ее взволнованный голос:

— Не понимаю, Павел, как это случилось? Почему? Почему вы все-таки встретились? Злой рок какой-то! И Леня к тебе прикипел. Только и слышу: Сгорбыш да Сгорбыш. Андрей просто с ума сходит от ревности! А меня это мучает. Я чувствую: что-то случится. И все время боюсь.

Ее муж все знал. Но тридцать лет я не появлялся, и он привык считать тебя своим сыном. Никому и в голову не приходило, что он тебе не отец. Ну, не похож ты на него, значит, похож на мать! Тебя воспитали как Петровского. Все считают, что у тебя отцовская хватка…

Это я замутил воду. Заладил:

— Нам надо встретиться, нам надо встретиться…

— Чего ты хочешь? — спросила Эвелина.

Чего я хотел? Да я и сам толком не знал. То ли рассказать тебе обо всем, то ли не рассказывать? Мы несколько месяцев работали бок о бок, и вдруг… Я тобой гордился! Помнишь, твой портфолио? Моя настольная книга, я пролистал ее раз сто. И это мой сын! И похож ведь! Всю последнюю неделю я ношу в кармане твою фотографию, три на четыре. Все не могу с ней расстаться.

Я так хотел услышать подробности о твоем детстве, юности, о том, любишь ли ты отчима? Какие у вас отношения? Я ведь всю жизнь был один, как перст. И меня это не волновало, пока на горизонте не замаячила старость. До пенсии пять лет. Пролетят — и не заметишь. Вот тут и вспоминаешь о стакане воды, который некому будет подать. В общем, меня охватили противоречивые чувства. Я, как заведенный, повторял только одно:

— Нам надо встретиться, нам надо встретиться…

— Хорошо, — согласилась наконец Эвелина. — Но ты придешь под видом фотографа, и Андрей ничего не будет знать.

Я вынужден был согласиться. Твой отчим ведь никогда меня не видел. Мы раньше не встречались. Фамилию мою знал, под снимком на обложке журнала была подпись. Знал, что отец ребенка — тот самый фотограф.

Мы договорились встретиться в пятницу вечером. Узнав, что ехать надо Рублевку, я понял, что Эвелина — женщина богатая. Разумеется, я слышал о госпоже Петровской и ее муже-миллионере, но я ведь не знал фамилии человека, за которого Эвелина вышла замуж, а светскими сплетнями не интересуюсь. У меня и своей работы хватает. Фотографии в журналах не рассматриваю, кроме своих, разумеется. Профессиональные ревность и зависть. А тут я сообразил: Эвелина Петровская! Так вот кто это! Выходит, ты, ее сын, все это время водил меня за нос.

Я не нашел ничего лучшего, как напиться. Видишь, какой я трус? А потом…

Потом наступил тот злополучный день. Пятница. Я уже не хотел ехать, но деваться некуда. Сам напросился. Я старался с тобой не общаться, все время боялся, что проговорюсь. Это все равно, что владеть редчайшим алмазом и не иметь возможности кому-то его показать. С таким настроением я и поехал на Рублевку. Побрился, разумеется, переоделся, облился одеколоном, с утра не пил. Сначала завез альбом с фотографиями, — помнишь заказ для Сидора Михайловича? А уж потом поехал к Петровским.