Выдумки чистой воды

Пророки, архангелы, Иоанн Креститель,
Кто на Крещенье бил в лицо железным снежком!
За то, что забывала вас, — вы меня прострите!
Я нимбы нарисую вам яичным желтком.

Я ночью прокрадусь сюда. Вот киноварь в банке.
Вот бронза сусальная — для ангелов она.
Допрежь маханья кисти я повторю заклятье:
Все ваши золотые, дорогие имена.

Кого я позабыла? — что ж, не обессудьте:
Какое Время длинное — такая и родня!..
Вы глянете в меня со стен, любимые?.. — нет, судьи!
Хоть не судимы будете — вы судите меня.

Святой мой Николай — родитель мой бесценный…
На кухне спишь, уткнувши лоб в сгиб сухой руки.
В моей крови идут твои отчаянные гены:
Гольфстримом — сурик! Тихий свет индиговой реки…

Тебя пишу одним мазком. Темно и сыро в храме.
Опасно свечи зажигать — увидят меня.
Но первую свою любовь пишу в алтарной раме —
Наощупь, бешено, светло, во мраке, без огня.

Святой Григорий Богослов, ты говорил прекрасно!..
В гобой консерваторский дул. Мне воблу приносил.
Я киноварью плащ тебе малюю — ярко-красный.
И улыбаюсь над собой — ведь плакать нету сил.

Была я дерзкой девушкой. Не верила в Бога.
Святой мой Игорь покупал перцовку и табак.
От наших тел-поленьев свет стоял в жилье убогом!..
А в белой полынье окна — аптека и кабак…

Святой архангел Михаил! Прости мне, если можешь.
Мой грех был. И на свете нет ребенка от тебя.
Но ребра, твой худой живот я помню всею кожей.
Сошел с ума ты. Души врут. Правдивы лишь тела.

Святой целитель Валентин — блатняга в куртке голубой!..
Познавший суд и решетки ржавой вкус!..
В тюрьме немых морщин твои рисую губы.
Но не боюсь. И не люблю. И даже не стыжусь.

А там, в квадрате золотом, кто затаился в синем?..
Иркутский рынок, синий снег — за грозными плечьми…
А улыбка — детская. Святой ты мой Василий,
Благодарю, что в мире мы встретились — людьми.

Но снова в горы ты ушел. Байкал огромный вымер.
Я вздрагиваю, слыша в толпе — прощальный крик!
Псалом утешения мне спел святой Владимир,
Серебряный Владимир, певец, седой старик!

О, как же плакала тогда, к нему я припадала!
О, как молилась, чтоб ему я стала вдруг — жена!..
Но складки жесткие плащей я жестко рисовала,
Швыряла грубо краску там, где злость была нужна.

И на доске во тьме златой толклись мои фигуры —
Неужто всех их написать мне было по плечу?.. —
Бродяги, пьяницы, певцы, архангелы, авгуры,
И каждый у груди держал горящую свечу.

Да что же у меня, однако, получилось?
Гляди — Икона Всех Святых на высохшей доске…
Гляди — любови все мои, как Солнце, залучились!
Я с ними — разлучилась. Лишь кисть — в кулаке.

Лишь эта щетка жесткая, коей храм целую,
Закрашивая камень у жизни на краю!
Икону Всех Святых повешу одесную.
Ошую — близко сердца — только мать мою.