Выдумки чистой воды

Ложилась разлаписто мятная мгла.
Река серебрилась тяжелой змеею.
Во тьме над хранящей улыбку землею
Парили широкие ветра крыла.

Стояла с любимым на склоне крутом.
Вздымались и гасли небесные стяги.
Над прорвой рокочущего оврага
Маячила церковь со ржавым крестом.

И вдруг увидали мы: из темноты,
Из мрака, уже недоступного глазу,
Летели два шара такой красоты,
Что плакать и петь захотелось — все сразу.

Огней несчислимо по ободу шло.
Молочным туманом окутало сферы.
Они источали такое тепло —
Надежды и боли, желанья и веры.

Они приближались. Они подошли.
Возлюбленный медленно сжал мою руку.
«Куда бы ни взяли нас с этой Земли —
На страх и на радость, на счастье и муку —
Терпи, о любимая! Так суждено.
Быть может, то ангелы, чьи именины —
Все наше застолье: пирог да вино,
А им — до рассвета парить над равниной…
Быть может, то ангелы, что сохранят,
Что злато сердец упасут от коросты…»

Мы поняли — нету дороги назад.
И сразу все стало велико и просто.

Двух сложенных вместе сияющих рук
Раскрылись морозные белые створы.
И поднял нас ветер в зияющий люк,
В горячую жалость незримого хора.

Так жарко и горестно пел этот хор,
Так шлемы мерцали подкупольным чудом
Что поняли мы: и убийца, и вор —
Любимыми были и смертными будут.

И звездная карта на белой стене,
Пред тем, как уйти нам в небесную бурю
Напомнила яростно Спаса — в огне
Алтарного Солнца и чистой лазури!

Но что с нами было в далеких мирах,
В скитаньях на воле, в иных измереньях —
В молчанье ушло. Обратилось во прах.
В улыбку покоя. В забвенье.

Елена ГРУШКО (Горький) ВЫДУМКИ ЧИСТОЙ ВОДЫ

Надоело качаться листку

Над бегущей водою.

Полетел и развеял тоску…

Что же будет со мною?

Ю. Кузнецов

Ранним утром, когда холодно бледнело небо над Обимуром, какой-то человек в серой куртке стоял на берегу, спиной к Городу, и смотрел на синие глыбы сопок вдали. Рассвет наступал стремительно, и вот уже уполз туман, открыв взору стеклянную чистоту заречных просторов. Розовое солнце растопило редкие облака, воздвигло над рекой голубой купол и осияло обимурские волны подобием тепла, потому что какое же может быть тепло в девятом часу утра при последних вздохах сентября?

Серая вода сонно льнула к подножию утеса. Тяжелой она была, словно свинцовая ткань. И последнее, что испытал человек ранним утром на берегу, было летучее опасение: пробьет ли он эту толщу? И вот его тело преломилось о парапет, медленно вошло в гладкую воду… Волна разверзлась и сомкнулась.

* * *

Ледяное солнце размазало по мутному стеклу Обимура свои лучи. Девка-водяница, что просыпалась прежде всех, когда еще только-только расцветала заря небесная, метнулась к поверхности воды, к солнцу потянулась, плеща руками и чешуйчатым хвостом, но тут же спохватилась: надо же посмотреть ночной улов Обимура.

Едва приблизилась она к скользко-брадатым камням утеса, как чуть ли не на белы рученьки ей опустилось нечто: две ноги, торчащие как бы из серого мешка. Оно покойно легло на илистое, грязное прибереговое дно, и тут речная девка поняла, что это одеяние утонувшего вздыбилось, а когда оно сникло, стало видно мутное, нахмуренное лицо. Почудилось, губы шевельнулись — и русалка испуганно завесилась зеленой прядью чудных кудрей своих. Но нет, нечаянный гость не искал воздуха в судорожных захлебах воды, не рвался из тяжких объятий реки. Покорно лежал он, словно ждал чего-то.

Водяница, расширив глаза, с восторгом коснулась пальчиком бледной щеки человека — и сообразила: он пришел сам! Он не хочет уходить!