Нередко дружеский ужин затягивался до утра, а то и на несколько дней. Время от времени возникала необходимость снова бежать в магазин – за железную дорогу и обратно. Помню эти пробежки. Как бодро ходила кровь, как звонко стучало сердце! Не так уж увлекало нас содержимое этих бутылок – мы и без них были возбуждены и счастливы – нашей молодостью, нашей свободой, нашими особыми способностями, которые собрали нас здесь. Просто – появление очередной стеклянной, сверкающей «красавицы» в нашем обществе дарило нам еще немного времени, чтобы договорить, доспорить, доблистать, признаться в любви друг другу – на что не каждый из нас решался в трезвом виде. В Комарово можно было жить шире, добрее, веселее, чем где бы то ни было, поэтому мы все стремились туда. Наша лихость расцветала именно там. Помню, как ко мне приехал в гости мой друг Игорь Смирнов, будущая звезда международной лингвистики. Визит его затянулся дней на пять, и они запомнились мне как самые удалые в моей жизни. Алкоголь тогда продавали только с одиннадцати, а просыпались мы значительно раньше, и жажда мучила невыносимо. Мы с ним быстро шли к магазину, тому, что в конце платформы. Нам почему-то казалось, что там нас любят больше. Если там и любили нас, то не настолько, чтобы отпускать алкоголь раньше срока. Мы подходили к витрине, через которую нас было видно безжалостным продавщицам, и становились на колени, в придорожную пыль – дело было летом. Время от времени мы смиренно кланялись до земли. Мол, ничего такого не просим, просто стоим на коленях. Иногда мимо проходили солидные, степенные обитатели Дома творчества (были там и такие), которые шли за фруктами или кефиром, и с удивлением смотрели на нас. Мы смиренно кланялись и им. Помню, как какая-то смешливая продавщица, которой мы мешали спокойно работать, вынесла нам «маленькую» (так ласково называли мини-бутылку). С восторгом мы мчались обратно. Эта сверкающая, булькающая вещица в наших руках не была для нас тяжкой необходимостью – она лишь значила, что мы веселы, удачливы и пока беззаботны. Насчет бутылки той я бы уточнил – дело было не в содержании, а скорей – в форме. Помню, как мы легкомысленно на ходу перебрасывались ею, как она весело сверкала и булькала. Как метательный снаряд она радовала нас ничуть не меньше, чем орудие опьянения. Разыгравшись, мы все более обостряли игру – мы стали кидать друг другу маленькую так, что поймать ее можно было лишь в отчаянном броске. Солидные прохожие, а также солидные алкаши с изумлением и гневом следили за нашей забавой. И наконец, мой особенно хитрый, внезапный пас из-за спины Игорек не взял! Не допрыгнул, не долетел, хотя в отчаянном броске пробороздил по траве несколько метров! Бутылочка, брякнув о камешек, разбилась, и содержимое ее, потеряв строгую форму, растеклось по траве. Думаете, мы огорчились? Ничуть! Мы возликовали, словно к этому и стремились. Смиренно сложили осколки в пакет – будто ради этого и ходили. Происшествие привело лишь к новому витку нашей удали.
– Раз я виноват, – смиренно произнес Игорь Смирнов, – в наказание буду идти до Дома творчества на коленях!
Он встал на колени и быстро пошел. Уже у ограды Дома творчества нам встретился академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, совесть русской интеллигенции, к тому же научный руководитель Игорька. Он даже открыл нам калитку и уважительно придерживал ее.
– Здравствуйте. Дмитрий Сергеевич! – проходя мимо него на коленях, поздоровался Игорек.
– Здравствуйте, Игорь Палыч! – приветливо поздоровался Лихачев.
Такое вряд ли могло произойти где-то еще: Комарово было особенным местом! Здесь – на воздухе, на солнце, среди любимых друзей – душа молодела, резвилась. И это испытывали все. Лауреат всех премий и член всех обкомов Михаил Дудин, высокий и стройный, был мастером эпиграмм и розыгрышей. Однажды, как раз перед тем, как все пошли на завтрак, он написал желтыми каплями из заварочного чайника на кристальном снегу имя своего недруга. Тот потом, натянуто улыбаясь, пояснял, что написано, конечно же, струей из заварочного чайника, а не… Народ усмехался.
Постоянно шли какие-то литературные игры и розыгрыши. Серега Давыдов, могучий, басовитый, добродушный, выдумал насмешливые «тонеки». Их особенность – обязательное начало со слов «то не». Кажется, этот жанр изобрели Лева Мочалов и его жена Нонна Слепакова? Не важно.
Обижаться было не принято. Тут поэты живут, а не жалобщики. Если можешь – ответь!