Выдумщик (Сочинитель-2)

Череп сидел в бункере на тяжелом стуле, слегка покачивался и скучным голосом задавал Серегину разные вопросы. Журналист, лежавший на полу, шепелявил в ответ какую-то ерунду — бывший подполковник КГБ даже не особо вслушивался… Главное, что парень вообще говорит — это уже легче… Хуже, когда «клиент» просто тупо молчит. А когда человек начинает говорить пусть даже ложь — его потом гораздо легче на правду «вырулить», он уже привыкнет на вопросы откликаться, он, так сказать, модель поведения выберет, а именно — общение… Даже лживые ответы — это «приоткрытая дверь», в которую вламываться намного проще, чем в закрытую наглухо…

Череп очень устал — он ведь не был законченным садистом, получающим кайф от человеческих мучений. К пыткам начальник «контрразведки» относился исключительно функционально… Нет, пожалуй, он даже не любил их. Череп, конечно, немного возбуждался при виде истязаний, но потом всегда наступала расплата — эмоциональное возбуждение сменялось апатией и ноющей головной болью.

Бывший «комитетчик» представил, сколько еще придется провозиться с Обнорским, досадливо сморщился, но в этот момент в открытую дверь (ее запирали редко, потому что отпиралась она тяжело — надо было крутить специальный штурвал, а колесо временами заедало) вошел Виктор Палыч собственной персоной — он, как и обещал, все-таки «выкроил минутку для общения с прессой». Череп встал, поздоровался — без подобострастия, но вежливо. Антибиотик в ответ лишь кивнул и сразу же заблажил:

— Ну, где тут наш страдалец?

— Да вот, — кивнул Череп на валявшегося на полу Обнорского, хотя других «страдальцев» в бункере не было.

— О-о-о, — протянул Виктор Палыч. — Какой-то он не веселый совсем…

Антибиотик сделал знак рукой, и его охранник тут же передвинул стул, на котором только что сидел Череп, поближе к Обнорскому. Виктор Палыч уселся — основательно, удобно, закинул ногу на ногу и вздохнул:

— Ну, здравствуй, Андрюша… Вот и свиделись… Правда, сегодня не ты у меня интервью брать будешь, а я у тебя… Чего молчишь-то? Уснул, что ли?

Серегин зашевелился на полу, медленно повернул к старику голову, посмотрел затуманенным глазом:

— Кто вы?

— Чего? — Антибиотик приставил ладонь к уху, он не понял вопроса, потому что Обнорский говорил совсем невнятно — мало того, что ему зубы повыбивали, так у него еще и язык весь изрезался об осколки зубов.

— Кто… вы? Что… вам… надо?…

Виктор Палыч рассмеялся:

— Не узнал, стало быть? Это хорошо. Богатым буду…

А Серегин действительно не узнал Антибиотика — у него, видимо, после множества ударов по голове что-то случилось со зрением — перед глазами все расплывалось, мир виделся как через мутное, залитое мелким дождем стекло… Однако мозг у Андрея еще работал, поэтому он догадался, кто пришел его «интервьюировать».

— Вы… Говоров? Антибиотик?

Виктор Палыч свел брови к переносице:

— А ты, я гляжу, совсем воспитан плохо… Не учили тебя, видеть, со старшими разговаривать… Ишь ты, Антибиотик!… Я, Андрюша, тот, от кого зависит сейчас очень многое — никогда ни от кого в твоей жизни так много не зависело, как сейчас от меня… Осознаешь, подленыш? Самые важные дела я сейчас решить могу — кончишься ли ты в муках лютых, или уйдешь тихо, как уснешь… А зависеть это будет от того, как ты поведешь себя…

Серегин ничего не ответил, закрыл слезившийся глаз, вздрогнул, подавляя стон — ему больно было даже дышать… У Антибиотика меж тем лицо разгладилось, он снова разулыбался — и странно сочеталась эта улыбка с покачиванием головы и укоризненным тоном:

— Да, наворочал ты дел, Андрюша, напакостил. А главное — самому себе ведь больше всех и навредил… Оно так всегда бывает, когда люди не в свое лезут… Жил бы себе и жил спокойно, писал про мафию (старик произнес это слово издевательски — «про махвию»), дальше пугал бы граждан — кто бы тебе чего предъявил? Так нет же — ты блудень затеять решил… Ну, и каков итог? А ты об мамке своей подумал? Каково ей-то будет, а? Дурканул ты, парень, дурканул… А я ведь читал твои писания — и, честно скажу, казался ты мне умнее… М-да…

Виктор Палыч заперхал — то ли кашлял, то ли смеялся… Серегин по-прежнему молчал, лежал неподвижно с закрытыми глазами, но старик по его подрагивающим векам видел — журналист в сознании, слушает внимательно. Антибиотик вздохнул и продолжил: