Катерина всхлипывала и прятала лицо у него на груди, Обнорский с горькой нежностью ощущал теплую влагу ее слез. Ночь закончилась, конечно, слишком рано — Андрей, утешая Катю, как-то незаметно задремал, прикемарил так от души, раскинувшись навзничь на кровати, так вот — после того, как он начал посапывать, Катерина, между прочим, успокоилась сама собой довольно быстро. С женщинами ведь иногда, как с детьми — чем больше их утешаешь, тем горше они плачут… Обнорский, конечно, проспал бы все на свете, но Катя помнила, что ему утром надо обязательно быть на телевидении. Поэтому, заметив, что стрелки часов приблизились к половине шестого, она тихо встала, легонько поцеловала Андрея в губы и на цыпочках ушла на кухню варить кофе. Потом она заказала такси по телефону и, поставив на поднос дымящуюся чашку, вернулась в спальню.
Несколько секунд она молча смотрела на Серегина, не замечая, как чашка начинает подрагивать на подносе… Журналист спал вроде бы спокойно и глубоко — но вдруг лицо Андрея исказилось, черты лица стали резкими и жесткими. Обнорский дернулся и сказал что-то на незнакомом Катерине языке — значения слов она не поняла, но в интонации произнесения была уверена: Андрей говорил во сне с кем-то, кого не то, что не любил — кого ненавидел… Серегину явно снилось что-то страшное, и Катя, присев на кровать, начала осторожно поглаживать его повлажневший лоб… Обнорский проснулся, словно из черной воды вынырнул — привстал сначала, а потом снова откинулся на подушку, дыша, как после спринтерского рывка.
— Ты что, Андрей? — Катя продолжала поглаживать пальцами его лицо, и Обнорский благодарно коснулся губами ее ладони. — Приснилось что-нибудь? Ты на каком-то непонятном языке говорил… На арабском?
— Наверное… — Серегин замотал головой, прогоняя остатки сна. — Приснился мне один покойный ныне сослуживец…
Обнорский вздохнул — ему не хотелось рассказывать Кате свой сон. А привиделся Андрею давний кошмар — капитан ГРУ Витя Кукаринцев, стреляющий ему в голову в пустынном аденском переулке… Дело в том, что сон этот уже давно стал для Серегина своеобразной приметой: явление к нему ночью покойного Куки непременно предвещало серьезную опасность или просто большие неприятности… Андрей постепенно начал даже испытывать что-то вроде своеобразной благодарности к мертвому капитану, заявлявшемуся к нему по ночам — Обнорскому однажды в голову пришла дикая мысль, что Кука такими «предупреждениями» словно бы хотел искупить хоть часть своих смертных грехов…[31]
Интересно, к чему бы Витя приснился на этот раз? Серегин искоса глянул на Катерину — ее пугать дурными приметами было совсем ни к чему, поэтому Андрей улыбнулся и мечтательно застонал, втягивая носом аромат кофе:— Не может быть! Это мне? Кофе в постель? Фантастика… Вот и дожили вы, Андрей Викторович, до таких сказочных времен — а кто бы мог подумать!…
Катя довольно фыркнула — ясное дело, любой женщине приятно, когда мужчина реагирует на заботу о нем, а не принимает эту заботу безразлично, как должное… Андрей с удовольствием выпил кофе, поставил чашку на блюдечко и сказал «светским» тоном:
— Благодарю вас, сударыня, душевнейше вам признателен… Да, кстати… Давно хотел полюбопытствовать, барышня, а как вы к утреннему сексу относитесь? Говорят, в приличных домах это постепенно входит в моду…
Катя засмеялась и легонько шлепнула Обнорского по руке:
— Вставай уж, балабол! Я-то, может, и нормально отношусь к этой новой моде, но вы, ведь, сударь, можете и на телевидение опоздать… Да и извозчик вас уже внизу дожидается…
— Ну, так, а долго ли — умеючи-то? — плотоядно облизнулся Андрей и вознамерился было обнять Катю, но она резво спрыгнула с кровати, плотно запахнула халат и отрезала:
— Умеючи — как раз долго! Вставайте, сударь — вас ждут великие дела!
Обнорский, тяжело кряхтя, слез с кровати, быстро оделся, пригладил растрепанные волосы пятерней и спросил, словно о чем-то уже решенном:
— Ну, так я вечером сразу к тебе? Пустишь? Нам, кстати, не мешало бы и кое-какими деловыми вопросами заняться…
— Да куда уж деваться, — вздохнула Катя, иронически улыбаясь. — Вас ведь, сударь, в дверь не пустишь, вы в окно полезете… Когда прикажите ждать?
— Я точно не знаю, Катюшка, — ответил Андрей уже в дверях. — После семи где-нибудь… В общем — как только, так сразу… Я прямо без звонка, ладно?…
— Ладно…
Они поцеловались на пороге, и Обнорский побежал вниз по лестнице. Таксист-югослав привез Серегина на виллу газеты «Экспрессен» уже в седьмом часу — Андрей расплатился, выскочил из машины и начал стучать в дверь дома. Минут через пять на пороге появился заспанный Цой:
— Бог ты мой, какие люди! А мы уж и не чаяли… Как резидент?
Андрей только рукой махнул, но Цой, пропуская его в дом, успел разглядеть и характерные круги вокруг глаз Обнорского, и его припухшие губы — а потому ответил сам себе:
— Понял, «резидент» не подкачал… Серьезный, судя по всему, попался «резидентище», махровый такой, конкретный. Что скажешь — красиво жить не запретишь…