— Не знаю даже. Что-нибудь придумаю.
— А как насчет твоей старой работы? Есть ли какая-нибудь возможность вернуться?
— Сомневаюсь, — говорю я.
Во время обеда Фрэнк рассказывает мне чуть-чуть больше об альтернативных вселенных. Но, честно говоря, я его не слушаю. Просто киваю головой и думаю о том, как классно он смотрится в хорошей одежде и без бороды. Его лицо со светлой кожей, голубыми глазами и черными волосами колышется в темноте, высвечиваемое мигающим огнем свечи, которую он поставил на стол.
Он спрашивает, что я делаю в выходные. Я говорю, что еду в Париж. А это ведет к разговору о свадьбе Хоуп и к тому, что все думают, что у меня есть бойфренд.
— А что, если мне поехать с тобой? — спрашивает он.
— Ты что, серьезно?
— Да, — отвечает он. — А почему бы нет?
— Потому что один раз ты уже пошел на ложь ради меня.
— Фейт, — говорит он. — Если я не поеду на свадьбу, то сделаю тебе только хуже.
— Но почему ты должен… Я не понимаю.
— Потому что… — говорит он, желая сказать еще что-то. — Потому что мне так хочется.
83
Вечером накануне девичника Хоуп я останавливаюсь на ночь в квартире своего брата в Сити. Поезд «Евростар» отбывает рано утром, и я не успела бы на него, если бы ехала из Лидса.
Я целую вечность не видела брата. Ну, как минимум, с Рождества. Он был слишком занят на работе. А я — выдумывая себе бойфрендов.
Как бы то ни было, видеться с ним приятно. Сегодня вечер пятницы, и он только что вернулся с работы. Он обнимает меня, целует в щеку.
— Рад тебя видеть, — произносит он формальную фразу.
Вообще-то в нем все стало формальным, прихожу я к выводу. Его костюм. Прическа на косой пробор.
— Хорошо выглядишь, — говорю я ему.
— Взаимно, — отвечает он.
Взаимно?
Мой брат говорит «взаимно»? Что с ним случилось?
Я сажусь на диван, а Марк стоит, потом начинает ходить, потом опять останавливается. Я завожу разговор о маме, о том, как она взволнована предстоящей свадьбой, о том, что она никак не может поверить, что одна из ее дочерей выходит замуж.
Потом открывается входная дверь, и в комнату входит мужчина в костюме и в очках.
— Это Ли, — говорит Марк. — Мы на пару снимаем эту квартиру.
— Приятно познакомиться, — говорю я.
— Взаимно, — отвечает он.
Взаимно?
Он еще более нервный, чем Марк. И более привлекательный. Серьезно, мне кажется, я никогда не встречала более опрятного мужчины.
После рабочего дня на его рубашке нет ни единой складочки. Да и вообще, замечаю я, во всей квартире царит та же безупречная аккуратность. Я смотрю на книжный шкаф и вижу, что их книги расставлены по высоте. Комнатные растения расставлены на подоконнике на одинаковых расстояниях друг от друга. А паркетный пол блестит так, что может заменить зеркало.
И как это Марку удалось найти напарника с такими исключительно высокими стандартами гигиены? Он что, печатал объявление в еженедельнике «Памятные анналы»? («Ищу компаньона для совместного проживания. Необходимые условия: безукоризненная рубашка и аллергия на пыль».)
Я хочу сказать, что, когда мы росли, у меня было подозрение, что с братом у меня что-то не то. Я его любила и все такое, но меня всегда интересовало, расставляют ли и другие мальчики свои кассеты строго в алфавитном порядке. Помню, как один раз я поставила пленку «Сестренка, покачайся», которую брала, между «Дюран-дюран» и «Ирейжер». Он взбесился. Почти так же, как когда я разлила суприбену на ковре в его спальне. Или в тот раз, когда я сказала, что у него нет девушки потому, что у него ноги тощие. Конечно, говорить такое не следовало, теперь-то я это понимаю, но тогда мне было тринадцать, и это все из-за гормонов.
Но как бы там ни было, хозяева они хорошие. Они кормят меня прекрасной пастой, и угощают красным вином, и занимают приятными разговорами. Потом укладывают в кровати Марка, а Марк ложится на пол в комнате Ли.
Вот я лежу в спальне брата, и у меня возникает непонятное чувство печали. Я вспоминаю его спальню, когда он был еще мальчиком. Она была такой же вылизанной, но в ней была особая атмосфера. На стенах висели афишки. В ней была доска, на которую накалывались фотографии, почтовые открытки, письма и концертные билеты. На каждой полке, на каждой свободной поверхности было что-то, что говорило об его характере, его пристрастиях.
Но, оглядывая эту комнату, даже в тусклом ночном свете, я чувствую ее обезличенность. Она может принадлежать кому угодно. В ней совершенно не чувствуется его присутствия, как будто это просто запасная комната.
Потом я начинаю размышлять о вечере в целом. Об этой атмосфере формальности. Обо всей этой вежливости.
И о том, как смешно: можно расти вместе с человеком, каждый день кричать на него, так же, как он, переживать из-за того, что расстались с любимым, и тем не менее чувствовать, что надо быть сдержанными и вежливыми — только из-за того, что вы с ним не виделись какое-то время.