Выгон

Какая-то часть меня наслаждалась всеми этими дикими прогулками по Лондону, поездками в полном одиночестве на верхнем этаже автобуса с банкой лагера, но под вечер, когда я сидела в одиночестве и изо рта у меня текла слюна, обычно бывало уже не так весело. Я никогда не опускалась окончательно, всегда старалась как-то функционировать на работе, хорошо питаться, продолжать общаться с людьми, держаться на плаву, но все эти попытки сохранять баланс и сглаживать острые углы были болезненны и мучительны.

Соседи по очередной квартире, на этот раз в бывшем здании муниципалитета в Тауэр-Хамлетс, начали понимать, что я пью в комнате одна, а потом вылезаю оттуда в совершенно непредсказуемом настроении. Их это не устраивало. Получив имейл в стиле «нам надо поговорить» – тон таких писем мне был уже знаком, – я ощутила неприятный холодок в животе. Я уже подводила людей раньше и просто не могла позволить себе облажаться еще раз. Я была на мели, одалживала деньги на бухло или убеждала местного продавца дать несколько банок в долг, избегала встреч с соседями в коридоре, потому что они вполне могли слышать ночью, как я плачу.

И всё же хуже всего был не внешний хаос, то есть проблемы с людьми, деньгами, поломанными и потерянными вещами. Хуже всего было мое внутреннее состояние. Я всё чаще и всё серьезнее думала о суициде. Я не могла контролировать свои эмоции. Меня затягивало в водоворот, я не могла остановить этот процесс. Он меня больше не любит. Я по нему скучаю. Я не знаю, что с собой делать. Не знаю, как идти дальше, как преодолеть это. «Тебе надо решить свои проблемы с алкоголем», – говорили мне, но как я могла это сделать в таком состоянии? Я чувствовала себя овцой, перевернувшейся на спину. Я знала, что погибаю, но было проще так и оставаться лежать в яме.

Шли месяцы: зима, злополучная поездка на Оркни, где я побывала в полицейской камере, еще одно лето почти без работы. Я не могла поверить в то, что черная полоса тянется уже целую вечность. Чудовищная паника была сильнее меня, я игнорировала все правила и меры предосторожности, чтобы оставаться во власти привычной боли. Я вечно плакала, головные боли не проходили неделями, ночами снились кошмары. Я вышла за пределы нормальности и не знала, как вернуться. Примеры нормальности я видела за окном своей спальни дома, на ферме. Я всё еще чувствовала толчки, но воспоминания проносились, как быстрые порывы ветра, и я не могла за них ухватиться.

В те годы, что я жила в Лондоне, темп жизни всё ускорялся и ускорялся, пока я не обессилела. В этом городе на меня обрушилось слишком многое: лица, реклама, всевозможные события, нищета; я пыталась сопротивляться этим впечатлениям, фильтровать их, и воронка словно становилась всё уже и уже, пока я не осталась в звенящей пустоте. Я была ошарашена, не могла решить, куда пойти, с кем увидеться, какой вариант выбрать. Внутреннюю пустоту я заполняла алкоголем и тревогой.

Я плакала о том, что оказалась за бортом, неспособная противостоять иррациональным потребностям и желаниям. Я падала, кружилась в водовороте, силясь найти, за что ухватиться, но как только я протягивала руку, опора отодвигалась.

Выбора уже не оставалось. Хотя можно было пасть еще ниже, оказаться в еще более затруднительном положении, стать совершенным изгоем, мне уже было достаточно. Как-то ночью я испытала мимолетное, но очень мощное и важное прозрение, словно шоры на время поднялись и я увидела свет, увидела, что трезвая жизнь не просто возможна, но и полна блестящих надежд. Я зацепилась за это ощущение, сказав себе, что это мой последний шанс. Если бы я не начала меняться, меня ничего не ждало бы впереди, кроме еще более сильной боли.

Глава 8 Лечение

Лежа на полу на животе, выгнув спину дугой, вытянув руки за спиной и сцепив пальцы в замочек, я пыталась задержать дыхание. Преподаватель, помогавший нам воссоединиться со своей первобытной сущностью, сказал: «У тебя прирожденный талант», и я захохотала одновременно со всеми присутствующими и потеряла равновесие.

Может, всю свою жизнь я и шла к тому, чтобы заниматься кундалини-йогой на казенном ковре с кучкой алкашей и наркоманов, пребывающих в разной степени физического и морального разложения? Особенно сложные позы приходилось повторять раз по тридцать, но преподаватель обещал: «В итоге будете летать». И мы, рабы своих зависимостей, искренне стремились к высоте.

Где-то месяц назад или чуть раньше, переживая похмелье, пусть и не самое жесткое, что со мной случались, я решила, что приму любую помощь, чтобы раз и навсегда разделаться с алкоголизмом. Я опять опаздывала на работу, безуспешно пытаясь собраться с силами, меня мучал сушняк, я тряслась в панике; в принципе, со мной такое не раз бывало, но в то утро чаша терпения переполнилась. Я больше так не могла. Я вспомнила то ночное ощущение, трепет перед блестящей перспективой трезвой жизни. Я позвонила начальнику из автобуса и сказала, что надо поговорить.