Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой

Мне бы ещё поесть, снять мокрую одежду, отлежаться, набраться сил, но я с усердием чищу кастрюли, боясь ослушаться и сделать что-нибудь не так. Перед глазами, испещрённая кровавыми полосами, спина мальчишки, в памяти яркие воспоминания боли и запаха крови, в груди неумирающая надежда, что Мир найдёт. По-другому не может быть.

Как стемнело, два уродливых мужика приносят парня, бросают бездыханное тело на лежанку в углу и с интересом пялятся на меня. Их сальные взгляды не обещают ничего хорошего, поэтому я разворачиваюсь к ним затёкшим глазом и синюшной стороной лица, кутаясь сильнее в своё одеяние. Тот, что здоровее, с глубоким шрамом на всю щеку, сплёвывает в мою сторону пережёванный насвай и ржёт, похлопывая по плечу второго и демонстративно сдавливая рукой пах. Сжимаюсь в комок, трясусь от страха, боясь самого страшного. Изнасилование я вряд ли переживу. Спасает моя наставница, врываясь с криком и выталкивая непрошенных гостей.

В наступившей тишине сижу какое-то время, переваривая объёмы клоаки, окружающей меня. Как надо ненавидеть Дамира, чтобы сослать его жену в такое место? До сих пор мучаюсь в неизвестности, что с Глебом и Кирочкой, обманываю себя, представляя, что они уже дома, что они рядом с отцом.

Из мыслей вырывает тихий стон, и я подрываюсь к мальчишке, подающему слабые признаки жизни. На спине нет живого места, а из средств лечения только вода, от которой жутко болит живот, да груда тряпок, не вызывающих сомнения в их «чистоте». Вариантов нет, приходится положиться на волю Бога. Смачиваю ткань, обкладываю повреждения и промокаю сухие губы. Сиплое дыхание еле прорывается, и, вспоминая себя, делаю вывод — ему досталось гораздо сильнее, будет чудо, если он доживёт до утра.

Помещение наполняется уставшими телами, пропахшими потом и грязью, воздух смердит, и мне надо свыкаться с новым образом жизни. Больше не будет пенной ванны, мягкой кровати, вкусной еды. Больше не будет смеха детей, нежных касаний мужа, тепла семьи. Обречённо вздыхаю, перетягиваю свою лежанку ближе к пострадавшему и сворачиваюсь в позу эмбриона, подтянув ноги к животу. Горло сдавливает мышечный спазм, слёзный поток прорывает плотину, и я напрягаюсь, чтобы не издавать звука пока плачу.

Ужин приносят, когда затихает шум во дворе и засыпает дом. Резиновую лепёшку и жидкость, похожую на творожную сыворотку, ужином назвать сложно, но по голодным взглядам с противоположной стороны стены понимаю, что на большее рассчитывать нечего. Если это единственная еда за день — долго я здесь не протяну, а мне надо выжить и дождаться Мира. Месяц, два, полгода, год. Он обязательно меня найдёт, надо только ждать и верить.

Мне страшно закрыть глаза, страшно заснуть, страшно снять хиджаб. Я не знаю, что ожидать от чужих людей, боюсь повернуться к ним спиной. Они говорят на своём языке, обращаются ко мне, но я молчу, предпочитая сойти за немую. Фраза незнакомца насмерть впаялась в подкорку мозга — «аравийцы любят хорошеньких, русских женщин, а Аль-Саффар любит их с изощрённой жестокостью».

От меня отстают, то ли потеряв интерес, то ли просто устав и заснув, и я всю ночь ухаживаю за мальчишкой, меняя компрессы и вливая в рот мутную жидкость, оставшуюся от ужина. К утру дыхание парня становится ровнее, судороги не прошивают тело, и я про себя благодарю Бога за то, что позаботился о нём.

С первыми лучами солнца начинается мой ад. Вся вчерашняя нагрузка оказалась малой частью того, что надо сделать. Целый день таскаю воду, перегибаясь в сторону ведра, отскребаю в казарме полы, торопясь, пока мужчины ушли, отмываю котлы, выношу нескончаемый мусор. От голода сводит желудок, от грязной воды схватывает живот, от чрезмерной физической нагрузки ломит тело, а от удушливой жары кружится голова.

Получаю в спину пинок ногой, когда сажусь отдохнуть, падаю на четвереньки и слышу в спину мужской смех. Кое как поднимаюсь, хватаю ведро и из последних сил делаю рывок, сбегая со двора. Громкий гогот ещё долго сопровождает меня, и я безумно рада, что в прорезь хиджаба виднеется посиневшая отёчность и красный, загноившийся глаз.

Уже к ночи, сидя на лежанке, глотаю лепёшку, не чувствуя вкуса, обматываю стёртые руки и ноги мокрой тканью, провожу процедуры с парнем и проваливаюсь в черноту. Минус один день, и я всё ещё жива.

Глава 21

Дамир

Меня раздирает от злости, бешенства, чувства предательства и беспросветного страха. Кто посмел? Для чего? А, главное, где моя семья? Первый, кто приходит в голову, это Шахим. Именно ему больше всего нужен такой расклад. Именно он мог разыграть такую карту. Именно он всеми силами старался удержать меня подальше от дома.

— Если это ты, я убью тебя, Шахим! — ору в трубку, как только слышу его голос. Может надо быть хитрее, показать наличие самообладания, но его нет и в помине. Какое самообладание, когда я не знаю, что с моими детьми и малышкой. — Я вырежу твоё сердце и заставлю тебя его сожрать!