Выход 493

Сама мысль о том, что там, в изолированной от внешнего мира среде мог кто-то выжить, заставила вояжеров забыть о том, что скоро рассвет, что нужно убираться с города как можно скорее, что спасательные операции следует проводить вовсе не средне вооруженным вояжерам, а специально подготовленным для этого сталкерам. Надежда увидеть живого человека, пусть нелепая, пусть бездумная, вовремя не разглядевшая, что смола, которой были нанесены буквы, уже стара как свет, и даже успела местами отвалиться, становилась сильнее инстинкта самосохранения.

Их не остановило и несчетное количество иссохших от длительного времени человеческих останков, усеявших собой пол вестибюля и коридор к эскалаторам. Они шли вниз по ржавым ступеням эскалатора, не сообразив, что люди, которым принадлежат те останки, бежали как раз на поверхность, бежали из бесконечных глубин тоннелей в последней надежде спастись. Не поняли они и того, что здесь же их настигла страшная смерть, разметавшая их тела на части, разорвавшая, пропустившая сквозь себя словно через огромный измельчитель. Ослепленные идеей повстречать живого человека, вояжеры спускались и спускались вниз, осматривая забрызганные багровыми пятнами стены, не обращая внимания на дышащую в лицо угрозу, заглушая крик «Беги!», эхом звучащий в одичавшем мозгу.

И только когда по платформе с застывшим посреди нее изъеденным ржавчиной поездом, пронесся звук, низкочастотный гул, будто по тоннелю пролетел невидимый сверхзвуковой самолет, и фонарики у вояжеров погасли, они вдруг поняли, что попали в западню. Вдогонку ко всему, где-то сверху скрипнула ржавыми засовами дверь.

Их закрыли.

Первым вышел из состояния ступора командир. Он выкрикнул что-то вроде «Уходим!», но тут же какая-то невидимая рука подхватила его и бросила об землю, так, что было слышно, как хрустнули ребра. Кто-то хотел ему помочь и приспел к его распластанному телу, но и сам взмыл к потолку, а затем громко шлепнулся обо что-то металлическое, возможно, о неподвижный состав на платформе. Загромыхали автоматы. В кромешной темноте, при свете брызжущего огня, не было видно ничего, они расстреливали темноту, но, вместе с тем, темнота брала их поодиночке, одного за другим, и отбрасывала назад, на платформу. Забирала себе.

Коран со Стаховым выжили только благодаря тому, что сразу же бросились наверх, не тратя времени на обстреливание невидимого врага. Побежали сами, не дожидаясь приказа командира. Они уже успели преодолеть половину расстояния, когда крики и стрельба внизу стихли. Бросив всю снарягу, зажав в руках только оружие, они сломя голову понеслись наверх. Это их и спасло. А также случайно попавшие в дверной проем кости, не позволившие дверям заслона защелкнуться полностью, закрыв молодых вояжеров там навсегда…

И пусть при этом они проявили крайнюю трусость, так и не сделав ни единого выстрела, за что их позже неоднократно потом грызла совесть, но зато выиграли жизнь…

Где-то слева затрещала рация, прервав в мозге Корана воспроизводимую с точностью до мелких деталей пленку памяти, напомнившую даже о том, какой там был воздух: тяжелый, смердящий сухими костями и влажными стенами тоннелей.

Раздался искаженный радиоволнами, но все же вполне узнаваемый голос Бешеного.

— Никитич, а где одинокий один? Что-то мы с ним связаться не можем, он не у вас там случаем?

И еще до того, как Стахов поднес рацию к щеке и нажал на кнопку связи, Коран понял, что врать комбат не станет. Слишком хорошо он его знал.

— Бешеный, он здесь, — доложил Илья Никитич, стараясь не смотреть в сторону напарника. — Я его позвал.

Рация молчала пару секунд, затем затрещала снова:

— Илья Никитич, берешь грех на себя? — самодовольный голос Тюремщика.

— Беру, — решительно сказал Стахов, оглянувшись на Корана. — Чего уж мелочиться-то? Одним больше, одним меньше.

— Хорошо, — смеясь, сказал Тюремщик. — Я просто хотел предупредить вас, что мы спускаемся на воду. К вашим услугам, прогулки на речном трамвайчике, аттракционы и множество других развлечений.

А уже в следующий миг машины замедлили ход, и пошли по наклонной.

Впрочем, никакого всплеска не послышалось.

Когда-то здесь была река, настоящая, широкая, полная чистой, живительной воды. Река — жизнь, река — гордость, река — предание, воспетая народными песнями и окутанная древними легендами. Днепр.