Выход 493

— Вы ведь были на нашем Супое, не так ли? — Сталкеры сморщили лбы, и старик тут же поспешил объяснить: — На озере? Когда-то это было красивое, роскошное место, к нам сюда на отдых съезжались со всей области, а уж что это было любимое место горожан, то и подавно. Заметили там на берегу лодочную станцию? В те времена она пользовалась огромным спросом. Романтические покатушки, и все такое. Дети очень любили там проводить время. Лодочник там был всего один, но детям никогда не отказывал. В тот день на противоположном берегу было много детей. Праздники, конкурсы, плескания, ну, как обычно проходят выпуски из детсадов, чтобы детям запомнилось… — старик на мгновенье отвел голову, будто пытаясь справиться с наворачивающимися на глаза слезами. — Когда со стороны Киева к нам неслась черная, внутри словно пылающая, туча, закрывающая все небо, а по магистрали в сторону столицы затарахтели танки и прочая военная техника, в городе началась паника. По телевизору объявили эвакуацию, вот только куда эвакуировать собрались — не сказали, у нас ведь, — старик горько улыбнулся, — не было космических ракет. — Старик отмотал с полметра бинта, аккуратно отрезал его, сложив вдвое, и принялся перематывать обработанную рану. — На берегу Супоя возникла сумятица. Почти всех детей вывезли, у озера остался лишь один микроавтобус. Уж непонятно, что там произошло, то ли машина поломалась, то ли водитель с воспитательницей допустили какое-то необдуманное решение, то ли еще что, но девять шестилетних детей оказались запертыми внутри. Им велели подождать, и они терпеливо ждали, ведь воспитательница обещала вернуться…. Это же были шестилетние дети… — сокрушенно покачал головой старик. — Как она могла о них могли забыть?

— Так что же с ними произошло-то? — нетерпеливо проговорил Лек.

— Микроавтобус скатился в озеро, — ответил он, вскинув седыми косматыми бровями. — Когда родители приехали на берег, из воды была видна только крыша. Те дети умерли страшной смертью, захлебнувшись в наполнившей салон воде… А потом они начали здесь появляться. То воспитательницу ищут, то водителя, то других детей, успевших уехать с берега. Они все еще остались детьми, и хотят с кем-то играть. Но если найдут, тот обычно больше никогда не выходит из этого тумана… Хорошо еще, что мне пока удается их сдерживать. А вам повезло, что я в это время не спал.

Затем его лицо повеселело и он, еще раз ощупав наложенную повязку, несильно хлопнул Секача по колену.

— Ну, вот, теперь ты как новенький! Ой, да что ж я такой забывчивый-то? Вы это, подсаживайтесь к столу, чайком угощайтесь.

Не сказать, что Крысолова поведанная Иванычем история потрясла до корня волос — он-то и слушал его пятое через десятое (благо историй о призраках, как и их самих он наелся по самое горло), но все же что-то заставило его пододвинуться поближе к источавшей домашнее тепло буржуйке и задуматься. Что-то в этом всем было. Что-то такое, чего он не слышал ранее. Что-то, что радикально отличалось от всех тех историй, которые ему приходилось слышать от подвыпивших сталкеров в «Андеграунде» или тех блуждающих теней в помещениях университетов, которых ему выпадала возможность видеть самому. Даже от историй о мерзлых — самой распространенной формы потусторонщины, эта история неуловимым образом отличалась.

Но, вместе с тем, разве она вызвала какие-то колебания в его душе? Разве ему стало жаль маленьких детишек? Разве мрачный холодок хоть краешком закрался ему под одежду? Нет. Наслышан. И о запертых в больницах людей, где они гибли дольше всех остальных, постепенно превращаясь в радиационную гниль. И о детях, которых попытались эвакуировать, а военные, получив приказ никого не выпускать из города, залпами из танков превращали переполненные «икарусы» в мясной фейерверк и о других, не менее рвущих сердце историй.

Так что же тогда? Ответа на этот вопрос Крысолов так и не нашел, хотя он был так очевиден…

Чай был вкусным. Лучше него сталкерам раньше пробовать ничего не приходилось. Бесцветные яблоки, выращенные на узловатых карликовых яблонях, считались в Укрытии самым ароматным деликатесом. Их спелый, вкусный запах ближе к середине лета витал по всем тоннелям, расплывался по всем уровням, проникал каждому в дом, заставляя глотать голодные слюни их обитателей. Но аромат этого чая, безо всякого преувеличения и в зависть укрытским садовникам, превосходил яблочный во сто крат.

— …вот так вот и живу воспоминаниями, — закончил свою мысль Иваныч, так и не поняв, что никто из троих, пребывающих в состоянии некой прострации — каждый по своим причинам — ни слова не слышал, о чем он только что говорил.

И лишь Секач, так до конца и не понявший, зачем ему далась эта повязка на руке, ведь разрез был по его меркам всего лишь неглубокой царапиной, автоматом спросил: «какими?»