Выход А

– Просто он мне изменяет и вы злитесь, – стала я защищать Вениамина. – Не надо делать из него монстра. Мы семь лет женаты. Родные люди, как ни крути. Ну, может, не родные, но двоюродные. Он не виноват, что все это с самого начала было… ни к чему.

– Семь лет ты считаешь себя толстой, – вдруг сурово произнесла Майка и в подтверждение этого перестала есть.

– Ну я и не худая.

– Не худая, – согласилась честная (и кстати, худая) Лисицкая. – Но и не толстая.

– Я поправилась после свадьбы. И после родов. Это нормально.

– Ты ходишь в старых очках! И с хвостиком!

– Мне просто жарко в волосах! – засопротивлялась я. Да что за дела? Сначала мать говорит, какая я плохая хозяйка, теперь подруги рассказывают, какая я страшная.

– А линзы ты почему не носишь? – угрожающе нависла надо мной Майка в образе Малфоя-старшего.

– У меня чувствительные глаза. Я и очки ношу редко, небольшой же минус. И вообще – что за разговоры в духе американского кино про тинейджеров? Она распустила хвостик, сняла очки, надела платье и ее заметил самый популярный парень в школе?!

– Кстати о платьях, – сказала Лисицкая, причем глядя на Майку. – Ты не покупаешь себе одежду. Даже за границей. Кузе покупаешь, Венику покупаешь, а себе – почти нет.

– А еще вечерами сидишь на работе или в «Шоколаднице»! – это опять Малфой-старший.

– Ну да, приговор окончательный. Я работаю и ем! Значит, дома меня бьют материнской платой.

– Ты не хочешь идти домой. У тебя офигенный Кузя, а тебе не хочется домой.

– Мы перешли к части «Антонина – плохая мать»?

– Не передергивай. У тебя дома – Веник.

– У меня и пылесос есть, – похвасталась я.

– …и самый изящный комплимент, который ты от него слышала, – «Какая ты попастая!».

– А когда тебе исполнялось двадцать пять и ты просила, чтобы он подарил тебе уже наконец цветов, он позвонил из метро и сказал: «Я еду за розами и за туалетной бумагой».

Боже мой, какие у меня злопамятные подруги! Ну что ж, я им тоже кое-что напомню.

– Девочки, когда мне исполнилось двадцать пять, я ему сама первая изменила!

7. Сени мои, Сени

В двадцать пять лет я впервые после долгого перерыва поехала за границу. И сразу – во Вьетнам, в пресс-тур. Я тогда работала в женском журнале, и мы часто писали о разных курортах. Но то путешествие началось не с курорта, а с экстрима. Десять часов лета, ноль часов сна (я до сих пор не научилась спать в самолете) – и вдруг катакомбы Ку-Чи под Сайгоном. Вьетнамские партизаны вырыли эти подземные туннели во время войны с американцами. Чем руководствовались организаторы пресс-тура, потащив нас в Ку-Чи сразу из аэропорта, не знаю. Наверное, забыли, что в Москве четыре утра, а русские журналистки – не американские солдаты и мести вроде бы не заслуживают. Так или иначе, нас отправили в темные катакомбы. Впереди полз шустрый гид Нго с фонариком в руке, но я от него быстро отстала. Темнота, теснота, стертые коленки, звенящая от недосыпа голова – и я вдруг почувствовала две вещи.

Первая: вся моя жизнь в последние три года очень напоминает эти катакомбы.

Вторая: мне надо срочно изменить Вениамину.

Странно, но ни одна из этих мыслей в Москве мне в голову не приходила. Жила себе, работала, ползла как умела по своим катакомбам и считала, что так и надо. Вьетнам все изменил.

Ну, то есть Вьетнам никому не изменил, а изменила я. В пятизвездочном отеле на курорте Нячанг, на ненормально огромной кровати, с высоченным доктором Грановским.

Семен Грановский был женатым кардиологом из Москвы. В Нячанг приехал один по настоянию жены – до этого у него не было отпуска три года. В свободное от приема пациентов время он ездил по разным странам, но всегда по работе. На курортах Турции и Египта его узнавали отдыхающие тетеньки и просили консультаций. Семен со своим ростом 192 см, большой бритой головой и опытом выступления на телевидении плохо мимикрировал на местности и к тому же не умел отказывать людям. Вьетнам тогда был еще не так хорошо освоен россиянами, и жена Семена Вика купила ему путевку в Нячанг на две недели. Первую неделю Грановский плавал в бассейне и молчал. Потом приехала я.

Я воспринимала все на удивление спокойно. Антонина, которая за неделю до этого страшно мучилась из-за перспективы командировки и необходимости оставить мужа и сына на целых одиннадцать дней, похоже, осталась в Ку-Чи. Новая бессовестная Антонина знала: сюр закончится, кардиолог Грановский уедет лечить чужие сердца, а сейчас волноваться не о чем. Ну, разве что пусть дождя не будет – хочется купаться.

Как-то вечером я с вьетнамского телефона позвонила Лисицкой:

– Привет! А у нас похолодало, плюс 27 всего.

– О господи, – простонала Лисицкая из московского декабря. – Ты как там?

– Да хорошо…Тут это…

– Та-ак. Надеюсь, он не из Москвы?!

– Из Москвы, но в Москве все будет хорошо.

– Ага, Наполеон тоже так считал. Кстати, у нас потеплело, всего минус 14.

Грановский улетел за три дня до меня. Я спокойно восприняла и его отсутствие. Плавала в бассейне и молчала.

В московском аэропорту меня встречал Вениамин.

– Угу, – сказал он. – Загорела. А ребенок скучал!