Выход А

Я на мгновение почувствовала, будто жизнь налаживается. Но вспомнила, как Жозефина медленно идет к машине, ее удаляющуюся сутулую спину, ее последние слова – особенно обидно звучало «не делишься игрушками» – и расстроилась еще сильнее. Ничего не налаживается. И в Белогорск ехать не на чем. И платье на мамину свадьбу я не купила.

Я пошла на Белую лестницу, хотела там подумать, собраться с мыслями, может, написать Жозефине, что пусть забирает мою любимую куклу Антошку, мне не жалко.

Но дверь на лестницу не открывалась. Как будто ее заперли изнутри. Я подергала-подергала – безрезультатно. Вспомнила, что на днях слышала там, за стеной, шум. Наверно, какие-то люди из ЖЭКа, ДЕЗа или других поэтично называющихся коммунальных служб пришли и заварили все двери. По одним им ведомым причинам – в рамках программы «Новые московские лестницы», например. Закрыли мой портал в радость.

– Добр-рое утр-речко! – проорал попугай Исаич. Это он еще не знает, что у нас дома теперь есть кролик, нюхающий гвозди.

Но в одном птица права – еще утро. Половина десятого всего. Если затолкать поглубже мысли о сестре Ж., Антоне, Гоше, Лейсан, Белой лестнице, больных стариках и детях, то можно многое успеть.

Купить платье в торговом центре через дорогу. Поехать в Белогорск на электричке. Побыть маме хорошей дочерью и подружкой невесты. В конце концов, завтра ее день. А послезавтра мой – и кто знает, может, Жозефина Козлюк из тех, кто не может не поздравить человека с днем рождения, даже если сильно на него злится. Я вот как раз из таких, а у нас с ней официально, по документам, общие гены.

На кухню пришел Горан. Сообщил, что чувствует себя гораздо лучше и готов взять на себя командование нашим тонущим кораблем. Звучал он бодро и фальшиво, но мне было удобно ему верить.

– Только там, в коридоре, заяц бегает, – неуверенно произнес Горан. – А за ним – Марина.

Я подтвердила, что кролик совершенно реальный, Марина Подоляк – тоже, и никто из них ему не привиделся на фоне температуры.

Горан взбодрился уже по-настоящему и даже не пролил кипяток, пока его наливал. Я сочла это хорошим знаком.

Зашла к Тане, пощупала ее лоб – не сильно горячий. Зашла к Илюхе, попыталась и его лоб протестировать сквозь челку, но была отвергнута.

– У меня все нормально! – заявил подросток. – Я болен ровно настолько, чтобы не ехать на свадьбу.

Сергей Подоляк заглянул в комнату и спросил, не надо ли кого-нибудь растереть водкой или напоить клюквой. В руках у него была гитара – похоже, они с Илюхой собирались устроить здесь грипп-сейшн.

Я нашла Кузю (тот, конечно, дрессировал кролика вместе с Мариной), спросила, едет ли он со мной в Белогорск. Мне хотелось, чтобы ехал – и Горану проще с двумя детьми, чем с тремя, и я лучше буду в электричке играть с ребенком в слова, чем смотреть в окно и плакать. Я напомнила Кузе, что на свадьбу придут внуки Владимира Леонидовича и один мальчик как раз его ровесник, так что они, наверное, подружатся.

Кузя уточнил у Марины Подоляк, справится ли она с кроликом одна. Марина поклялась, что справится.

Тут прилетел попугай и начал молча кружить над кроликом.

– Эй, напоминаю, ты не ястреб, – пригрозила я Исаичу.

– Кор-ршун! – согласился попугай и парение не прекратил.

Кролик в ужасе рванул с места и врезался в стену.

Поеду-ка я отсюда, и Кузю заберу, пока с нашим ушастым суицидником ничего не случилось.

Я побросала в рюкзак свои вещи, сунула туда часть старых фотографий, которые мама просила привезти, и отправила Кузю одеваться.

– А вы разве не должны демки записывать? – спросила я Марину Подоляк уже в прихожей. Кролик сидел у нее на руках, прижав уши, и дрожал. Попугай притаился на вешалке – в засаде.

– Должны. Но Гойко Петрович сказал, что начнем после двадцатого февраля, у него там какие-то неотложные дела.

Ага. Неотложный медовый месяц с женой. Возвращаются, значит, в мой день рождения. Мило.

Провожать нас с Кузей вышли все, даже притворно больной Илюха и честно больная Таня. Велели передавать маме и Владимиру Леонидовичу привет и поздравления. Я в ответ попросила их выздоравливать, беречь себя и кролика, никого водкой не поить и клюквой не растирать.

И мы уехали, а они пообещали, если что, звонить.

Вечером, уже на белогорской кухне, мама примеряла свой свадебный наряд, а я громко восхищалась. Во-первых, хотела быть хорошей дочерью невесты. Во-вторых, костюм – белые широкие брюки, белый топ и белый пиджак – маме и правда шел. В-третьих, я вспомнила, что забыла купить себе праздничное платье – мы с Кузей из дома сразу ломанулись на вокзал.

Из одежды у меня были с собой джинсы, серая толстовка с надписью «1986» и ночная рубашка с изображением енота. Зато нет шансов затмить невесту.

Мама, как ни странно, не разозлилась на меня, а села обзванивать знакомых, спрашивать, нет ли у них запасного платья моего размера. Оказалось, есть – у Ларисы, жены Геннадия Козлюка. Геннадий привез его через пятнадцать минут – и туфли захватил, и даже, что меня развеселило, колготки. А человек меня знает, даром что не родной отец.