Выход где вход

Вера в ответ сделала каменное лицо и поскорее сглотнула слезы. Хлюпая носом, она с ужасом сообразила, что живет без носового платка. И ко всем её недостаткам сейчас прибавится необходимость прилюдно утереться рукавом. В кончиках ноздрей собралась увесистая капля, вот-вот готовая вывалиться наружу. Марина, не замечая её мучений, продолжала сочувственно растолковывать:

— Верочка, ты слишком привыкла ограничиваться общением со мной! Я и сама не верила, что мы так скоро получим разрешение на выезд… Всерьёз соберемся эмигрировать. Всё это казалось мне сказкой.

Вера плотно, крепко-накрепко, сжала губы, словно давая себе клятву впредь не проронить ни слова. Но через минуту не выдержала и задиристо выпалила:

— Знаешь, я пойду. Мне пора квартиру показывать. А ты лучше поэкономь свою жалость. Если бы ты знала, насколько я в ней не нуждаюсь!

— Постой, — спохватилась Марина. — Ты не поняла меня…

Вера решительно двинулась в сторону двери.

— Лично мне твой мир важен и интересен! — затормозила ее Марина. — Но я больше люблю того, кто в нем прячется… Беспомощного ребенка, не знающего, как завоевать внимание. Искреннего и теплого…

— И, несмотря на это, ты уезжаешь? — вдруг жалобно всхлипнула Вера, забыв о своей непреклонности. — Если ты можешь уехать от меня в другую страну, значит, я для тебя ничего не значу.

Она даже чуть взвизгнула от жалости к самой себе, как побитый щенок.

— По крайней мере, не значу того, что я думала! — горестно уточнила Вера, шмыгая носом и усиленно втягивая в себя сопли, чтобы предательская капля удержалась внутри хотя бы еще немножко. — А ты для меня — единственный по-настоящему близкий человек.

— Верочка, ну почему же ты ничего не значишь? — тоном обеспокоенного родителя запричитала Марина. — Это уж совсем что-то младенческое — все мерить по себе и только себя полагать точкой отсчета. Ты еще придумай, что я из-за тебя эмигрирую… Чтобы оказаться от тебя подальше.

— Это очень похоже на правду, — сморщила нос Вера.

И изо всех сил напрягла горло, чтобы не разреветься в голос — откровенно и позорно.

Она рывком повернулась спиной к Марине и уставилась в потолок. От резкого движения надоевшая сопля, наконец, торжественно плюхнулась на пол, оставшись, впрочем, никем, кроме Веры, не замеченной.

— Дело не во мне, а в тебе, — все еще пыталась достучаться до неё Марина, преодолевая Верино сопротивление и нежелание продолжать разговор.

Вера же своим видом показывала, что говорить больше не о чем. И, развернувшись в сторону Марины, подтвердила для непонятливых:

— Все кончено, ясно тебе?! Можешь сколько угодно курлыкать про маленького ребёнка, которого ты во мне любишь. Разыгрывать из себя мамочку. А потом призывать меня к самостоятельности… Ты своих собственных противоречий не замечаешь? Впрочем, меня это больше не интересует! Мне не надо, чтобы ты оттачивала на мне терпение и великодушие.

Поймав испуганный Маринин взгляд, Вера отшвырнула стул и злобно, остервенело выкрикнула сквозь слезы:

— Вот и хорошо, что ты, наконец-то, отсюда свалишь! Катись в свою заграницу, понятно? Катись, катись отсюда. Скатертью — дорога!

Она уже развернулась в сторону двери, привстав на цыпочки от резкости поворота. Уже почти занесла ногу над порогом. И вдруг, не видя ничего вокруг расплывшимися от слез глазами, осела на стул, ближайший к двери. Уткнулась лбом в ходуном ходившие руки. Лицо растянулось в уродливую гримасу, напоминающую резиновую маску, оставшуюся без хозяина. Тихий плач с каждой минутой всё больше походил на дождик, сиротливо моросящий в сером воздухе. Тот унылый весенне-осенний дождик, который Вера так любила. Почему-то он всегда приносил ей облегчение, примирение с окружающим невзрачным пейзажем. Но теперь монотонный дождик отбивал свой дробный ритм в её голове.

В кухне повисла тишина. Марина с виноватым видом приблизилась к Вере. Погладила тихонько по плечу. Провела кончиками пальцев по шерстинкам облезлого, выцветшего свитера. С нежностью в голосе еле слышно подсказала:

— Может, чайку?

Вера послушно потянулась к позабытым остаткам чая и, хлюпая, потянула мелкими глотками. Подруга присела напротив. Подождала пока Вера успокоиться. Чтоб не смущать, отвела глаза. Чувствовалось, что именно сейчас и родятся, наконец, слова, которые помогут им понять друг друга…

В темнеющем проеме кухонной двери обрисовался Костя, муж Марины.

— Ой, Вер, привет! Судя по твоему ошарашенному виду, ты уже в курсе новостей, — с ходу ввинтился в беседу Костя. — Честно говоря, даже не выпили еще за это.

— Где-то тут симпатичная бутылочка стояла, — обратился он к Марине, интимно приобнимая её за талию. — Куда ты ее дела? Надеюсь, не сама выпила?

Влетевшая на кухню Аля спасла ситуацию. Вере не пришлось ничего отвечать. Она только быстро-быстро зашмыгала носом и украдкой промокнула глаза ладонями.

— Пап, пап, — заголосила Аля, — там по телевизору Германию показывают! Не хочешь посмотреть?

— Давай, Аленок-оленёнок, иди лучше заниматься, — снисходительно потрепал её по шерстке Костя. — А Германию я безо всякого телевизора видел.

— Тогда я сама посмотрю.