Выход из кризиса есть!

Когда я изучал экономику, идеи вроде высказанной Шумпетером считались характерными для представи телей «ликвидационистской» школы, утверждавших, что страдания во время кризиса полезны и естественны и никаких мер для их облегчения принимать не нужно. Ликвидационизм, учили нас, был решительно опровергнут практикой. Подобные взгляды критиковал не только Кейнс, но и Милтон Фридмен.

Тем не менее в 2010 году ликвидационистские аргументы, не отличающиеся от предложений Шумпетера (или Хайека), внезапно приобрели вес. Наиболее открыто современный ликвидационизм проявился в работах Раджана, но схожие аргументы я слышал от многих руководителей финансовых структур. Новые доводы, с чего бы вдруг понадобилось воскрешать эту теорию, представлены не были, убедительные причины тоже не озвучены. Откуда столь внезапный поворот?

Полагаю, на этом этапе мы должны обратиться к мотивации. Почему теория строгой экономии оказалась такой привлекательной для людей, которых принято называть очень серьезными? 

Причины

Джон Мейнард Кейнс в начале своего главного труда — «Общей теории занятости, процента и денег» — высказал предположение, почему в научных кругах так долго преобладала вера в то, что экономика не может пострадать от неадекватного спроса. Кейнс называл это рикардианской теорией — по имени экономиста начала XIX века Давида Рикардо. Его размышления и сегодня не утратили своей остроты и силы:

…

Полнота победы рикардианской теории — явление весьма любопытное и даже загадочное. Связано это с тем, что теория Рикардо во многих отношениях весьма подошла той среде, к которой была обращена. Она приводила к заключениям, совершенно неожиданным для неподготовленного человека, что, как я полагаю, только увеличивало ее интеллектуальный престиж. Рикардианское учение, переложенное на язык практики, вело к суровым и часто неприятным выводам, что придавало ему оттенок суровой добродетели.

А способность служить фундаментом для обширной и логически последовательной надстройки придавала ему красоту. Властям импонировало, что это учение объясняло многие проявления социальной несправедливости и очевидной жестокости как неизбежные издержки прогресса, а попытки изменить такое положение выставляло как действия, которые могут в целом принести больше зла, чем пользы. То, что оно оправдывало в определенной мере свободную деятельность индивидуальных капиталистов, обеспечивало ему поддержку господствующей социальной силы, стоящей за властями предержащими [37].

Действительно, мысль, что экономическая теория, требующая строгой экономии, одновременно объясняет необходимость усиления социального расслоения, рекомендуя такую политику властям, звучит очень убедительно.

Можно также вспомнить догадку другого экономиста ХХ века, Михала Калецки, который в 1943 году опубликовал очерк о том, как важна для руководителей бизнеса «уверенность». Поскольку к тому, чтобы снова была полная занятость, нет иных путей, кроме как восстановление уверенности бизнеса, отмечал он, бизнес-лобби, по существу, имеет право вето на действия правительства: предложите меры, которые им не нравятся, такие как повышение налогов или усиление власти наемных работников, и они могут выступить с предупреждениями, что это подорвет уверенность бизнеса и ввергнет страну в кризис. Но стоит задействовать монетаристскую и фискальную политику для борьбы с безработицей, как вдруг эта самая уверенность становится не такой уж обязательной, и необходимость рассеивать опасения тех, в чьих руках капитал, значительно уменьшается.