Выход из Случая

А Лягва с тех пор всячески старался выразить Комарову свою лягушачью симпатию. Подменил Комарова на Новый год, хоть у самого была девушка. Павел это принял, сам искал подмену. У матери — при полном отсутствии бзиков — один бзик все-таки был. Матери нужно, чтобы за новогодний стол сели всей семьей и обязательно в полном составе. Тогда, считала мать, год пройдет счастливо: все будут живые. Мать с блокады так понимала счастье — живые. И Павла заразила этим смешным суеверием.

Федька в этом году отдельно хотел встречать, в компании и с Людкой Брянчик. И Ксана уговаривала: «Пускай идет! Чего же все с нами? Двадцать лет парню». Но Павел против обыкновения уперся. Нет, дома. Ксана и та удивилась. Даже Ксане не объяснил суеверное свое прямство. Глупо и объяснять. А чтоб все были. Вместе.

«Сроду ж не уходил! А тут — один раз!» — «Это, Федя, праздник семейный, — потихоньку от Павла втолковывала Ксана. — Видишь, папа переживает». — «Сроду не видел, чтоб он по такой ерунде переживал!» — «Значит, папе это почему-то не ерунда. Зови Люду к нам…» — «Да, пойдет она!» — фыркнул Федор. Так и перевалил в Новый год, выставив подбородок. Людка Брянчик действительно не пришла, хоть Федор раза четыре звонил, уговаривал. Обиделась.

Может, с того и поссорились, кто их знает…

Глупо, конечно, сделал, что не пустил Федьку.

И Лягву, выходит, не пустил к его, Лягвиной, девушке…

— Костя, как твою девушку звать? — вдруг спросил на переходном мостике машинист Комаров у маневрового Ляго.

От неожиданности Лягва осекся на полуслове, смешно шлепнул толстыми губами, глянул остолбенело и уж потом засмеялся:

— Сима, Павел Федорыч. А чего?

— Ну, и как у вас с Симой?

— Нормально, — расплылся Лягва. — Заявление подали. Я чего о Федьке хотел сказать, Павел Федорыч…

— Время, Костя! Вернусь с баранки — скажешь.

В кабине Комаров привычно глянул на пульт. Все лампы, какие нужно, горели исправно. Уселся. Вроде пора. Еще чуть-чуть…

В зеркало на платформе Комаров видел всю станцию со своего бока, где посадка. Старушка бежала с сумкой, и сумка била ее по ногам. Уже скрылась в вагоне. Недалеко, вровень со вторыми дверями, сидел на скамейке мужчина в плаще. Из карманов туго торчали газеты. Одну газету мужчина читал, неловко отставив руки с листом. Губы шевелились, как он читал, морщились брови, аж судорога пробегала через лицо. То ли так близко принимал к сердцу новости мира, то ли читал про себя самого и был не согласен.

Это ощущение Комаров помнил — как читать про себя самого. Осенью новый сотрудник многотиражки Хижняк вдруг накатал очерк про Комарова. И читать было странно, будто раздеваешься при людях, что уже мало приятно, и одежда к тому же вовсе вроде не та, что сам надел утром. Чужая и противно шуршит. Комаров, конечно, сам виноват. Не ахти что он тогда рассказал Хижняку, отделался шуточками. Хижняк в общем-то не наврал, но кое-что накрутил, как у них водится. Вышло, к примеру, что Комаров от великой своей сознательности одним из первых перешел на автоведение, на работу в одно лицо. А Комаров был как раз против. На спор с Гурием Матвеевым перешел, чтоб попробовать без помощника и убедиться, что это липа.

Заразительно люди читают. До того увлекся, кругом не видит.

— Дядя, поехали! — крикнул в окно Комаров.

— Да, да, конечно…

Даже не поглядел, кто кричит. Поднялся, читая, и так же — носом в газету — проследовал в двери вагона. Исчез с глаз машиниста. Хоть выходи в салон, спрашивай, чего там в газете…

Еще пара показалась от входа.

Бегут. Толстые. И держат друг друга за палец. Раз за палец держатся, значит вместе не скучно. Уедут следующим, уже время.

Комаров нажал кнопку закрытия.

Но толстая пара тут как раз разделилась. Он скакнул вперед, успел сунуться в двери, припер их плечом и теперь кричал ей:

— Лапочка, поторопись, я держу!

Лапочка, переваливаясь, поспешала. Вот она, пассажирская страсть, — уехать именно с этим, который уже отходит, будто другого не будет вовеки. Как это кричала в час пик кондукторша, когда еще жили на Моховой и когда еще водились кондукторши? Ага: «Не вешайтесь, молодой человек, не вешайтесь! Повеситься вы всегда успеете!» Но там хоть интервал был, полчаса иной раз прождешь автобус. А тут — минуты.

Тоже бы крикнуть сейчас что-нибудь. От души.

Просто включим радиоинформатор, программу «пик»:

— Граждане, не держите двери, не мешайте отправлению поезда…

Экспрессии маловато, зато надежно. Этот голос не сядет. Своего-то и на день не хватит, если всем орать.

Лапочка наконец поспела. Запоздало шамкнули створки.

Трогаясь, Комаров вспомнил еще старушку, которую они с помощником чудом сохранили живой. Метр до нее едва был, не больше.