Выход из Случая

— Не надо, — сказала Ксана, — там двадцать восьмой уже близко, сейчас вспомогательным его назначать, быстрее выведет, чем дойдут. — Перехватила трубку, чтоб объяснить Силаньеву.

Но Силаньев еще считал, что по-прежнему говорит с Тарнасовой.

— Да, еще! Слышу, Тулыгина все кричишь. А на тридцать первом сейчас Комаров, Павел Федорович…

— Как — Комаров? — дрогнул голос диспетчера.

Силаньев сразу узнал. Охнул в трубку.

— Ты, Ксана? Вот идиот! Павел заместо Тулыгина…

— Чего, чего? — сзади сказал Кураев. — Кто на поезде?

— Диспетчер, я двадцать восьмой. Вижу больной состав…

— Выясните обстановку, после сцепки доложите, — сказала Ксана невнятно.

Губы вдруг отказали, шевелились будто чужие. Ксана облизала их языком. Но язык тоже был чужой, шершавый и непослушный.

— Не понял, диспетчер?!

— Сцепляйтесь, двадцать восьмой, — громко рявкнул сзади Кураев. — Выясняйте обстановку и сцепляйтесь!

— Понятно, диспетчер, пошел выяснять…

Губы вдруг отказали. Но внутри было ясно и холодно. Только бухало, будто колокол. Все могла сейчас поездной диспетчер Ксения Филипповна Комарова. Из любого Случая выйти. Пережить любой сбой. Ответить перед любым начальством — за что и не виновата. Взять на себя любую вину. Знала, что может свою работу. Все может сейчас. Но ничего не может сейчас для единственного того человека, который один ей нужен на свете и без которого ничего нет для нее.

Близко увидела вдруг глаза Павла, темнеющие от нежности до черноты, огромную глубину зрачков, вздрагивающую близко, рядом…

И ощутила вдруг безмолвность и черноту тоннеля.

— Павел! — сказала вдруг громко по радиосвязи. — Павел, ты слышишь?!

Перехватила испуганный взгляд оператора Нины Тарнасовой. Услышала за спиной тихий голос главного инженера Службы Кураева:

— Спокойнее, Комарова! Может, подменить?

Удивилась мягкости этого голоса.

Кто-то уже метнулся к двери.

Тогда очнулась. Ясно и холодно было внутри. Колокол бухал. Ее Круг и смена ее. Все понятно, что делать. Выводить тридцать первый скорей на станцию. Вывести быстро — главное.

— Подменять не нужно, — это Кураеву. Сразу забыла о нем. Уже вызывала двадцать восьмой маршрут, станции…

— Приказ номер триста девять. Начальнику станции «Лиговка», «Триумфальная». Машинисту тридцать первого маршрута и машинисту вспомогательного поезда двадцать восьмого маршрута. Разрешаю поезду номер четыреста пятьдесят первый двадцать восьмого маршрута следовать в качестве вспомогательного по первому пути для оказания помощи впереди стоящему поезду номер четыреста сорок девять и после сцепки отправиться на станцию «Триумфальная» по сигналам автоблокировки..

— Понятно, диспетчер, приказ номер триста девять принял машинист Тороп.

— «Триумфальная». Приказ триста девять приняла Кияткина.

— «Лиговка», Сысоева.

— Утверждаю в четырнадцать сорок пять…

— Диспетчер, я пятнадцатый. Мне сколько стоять?

Не успела ответить. И нечего сейчас отвечать на пустые вопросы.

Вдруг ворвалось отчетливо и показалось всем громко, как гром:

— Тридцать первый, диспетчер! Как слышите?

Нет, не Павел…

— Хорошо слышу, тридцать первый! Кто говорит?

— Машинист Голован. Машина в порядке. Разрешите следовать дальше?

— Следуйте, Голован! — Господи, как страшно спросить, когда можно уже спросить. Страшно.

— Что там стряслось, тридцать первый?

— Машина в порядке. — Будто не понял. И после паузы: — Врач нужен, диспетчер. «Скорая».

Ксана еще ждала. Больше ничего не сказал. Обморок, может быть. Просто — обморок. Может же быть! На «скорая»-то зачем?

Внутри все бухало, будто колокол…

Нина Тарнасова связалась уже со станцией:

— «Триумфальная», открывайте входные, принимайте поезд. Нужна «скорая».

— Понятно, диспетчер, уже вызвали…

«Скорая»-то зачем? Молодец Кияткина, уже вызвала.

— «Триумфальная», «Лиговка», двадцать восьмой, приказ номер триста девять отменяю!

14.46

Состав машиниста Комарова — тридцать первый маршрут — подходил к станции «Триумфальная». Платформа уже текла мимо окон, густо уставленная людьми. Пассажиры нетерпеливо подступали к самому краю.

У «зебры», где остановка головного, поезд уже ждали. Белел халат фельдшера Ивашовой. Тревожно переминался машинист-инструктор Силаньев. Кияткина что-то быстро говорила ему, и он все кивал. Но вряд ли слышал сейчас. Стоял резервный машинист Дьяконов, которому, видимо, вести состав дальше. Дорожный мастер Брянчик, стрижен ежом и похож на насупленного ежа. Нервно повел плечами ревизор по тяге, сухощавый и желчный мужчина, превозмогавший сейчас очередную боль в печени и уже притерпевшийся к этой боли как к неизбежности. «Красная шапочка» стояла возле него и была — по контрасту — будто цветок.

В стороне, незаметная среди пассажиров, стояла дежурная по отправлению Попова, отстраненная на сегодня начальником станции, уже без формы, просто девчонка в куцем пальтишке. Но домой она не ушла, оказывается, и была сейчас тут.

Уже видно было в кабине лицо Голована.

Еще чья-то спина почему-то в кабине…

Тише. Тише.

Точно у «зебры» остановил Голован…