Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

Приехав в далекий таежный поселок, Павел с облегчением понял, что не ошибся. Остались еще на его Родине заповедные уголки нетронутые ржой разложения и лжи, где сохранилась та исконная, первозданная Русь, которую он бережно хранил в своем сердце и искал на земле. От исполинских лесных просторов здесь веяло покоем и волей. И пред девственной мощью природы отторгалось все мелочное и суетное, здесь действовали суровые, но справедливые законы. Плохих или плутоватых людишек просто изгоняли прочь, а народная молва гнала их далеко с этих мест, поэтому, уходя из дому, здесь, по-прежнему, никто не запирал дверей. Уезжая сюда на сезон, Павел прикипел всей душой к этим чудным местам и сильным людям, вновь почувствовал себя своим среди своих. Даже когда пил студеную воду из прозрачных родников, ему казалось, что его душа, как из священных источников, насыщается их целебною силою.

Поселившись в оставленной кем-то небольшой избушке на высоком косогоре у реки, Павел одиночеством и природой лечил свои душевные раны. Однажды в поселок приехал охотник с огромной тувинской овчаркой, которая удивляла своими размерами, в любые морозы спала на снегу и никогда не заходила в избу. Она не нашла общего языка с местным кланом охотничьих лаек, а потому, когда в окрестных лесах появился одинокий матерый волк, подстать ей по мощи и размерам, ему удалось сманить ее в тайгу.

Этот волчище с пристальным взглядом серых глаз и посеребренной шерстью на загривке, своим поведением пугал даже местных охотников. Он мог, подобно призраку, внезапно появляться в самых неожиданных местах и бесследно растворяться среди лесных чащоб. Аборигены поговаривали, что это сам властелин здешних мест – Ямбух, обратившись в волчью шкуру, приходил осматривать окраины своих владений.

Как бы то ни было, этого волка в здешних местах никто больше не видел, а вот овчарка через некоторое время брюхатая вернулась в поселок. Ее хозяин, от стыда и досады, был готов на самые крутые меры, тем более, что все охотники напрочь отказались брать щенков от волка – оборотня. Лучше лайки для охоты в сибирских лесах все равно собаки нет. Павел уговорил хозяина овчарки оставить ему одного щенка, чтобы легче было пережить одиночество и заодно сохранить жизнь живому существу.

Воспитывая этот пушистый серый комочек, он словно вложил в него частицу своей души, может, поэтому они понимали друг друга с полуслова и полувзгляда и никогда не расставались. Даже не видя Лешего, в тайге не признававшего проторенных троп, Павел всегда чувствовал его близкое присутствие рядом.

Свою необычную кличку Леший получил от поселковых охотников за происхождение от серого предка, которая так и прижилась за ним и которой он полностью соответствовал. Если размерами он превзошел даже мать, то повадки сохранил от своего дикого предка: умение незаметно передвигаться по тайге, привычку избегать открытых пространств, а главное, умение принимать самостоятельные и по-волчьи, интуитивно-верные решения. Так вместе с умным и надежным другом Павел получил «свои» чуткие глаза и уши в тайге.

Во всех походах      Леший всегда был где-то незримо рядом, безошибочно находя проходы сквозь самые непроходимые чащобы и гиблые топи.

Костер окончательно догорел и, как не жаль было покидать эту приветливую полянку, пора было двигаться дальше – солнце уже подходило к зениту. Павел мысленно поблагодарил ее за гостеприимство; посмотрел на старого ворона, задумчиво сидевшего на ветке. Встретятся ли они еще среди безбрежного океана лесов? Этого он не знал. Как не знал и того, что этот ворон однажды спасет ему жизнь. Но все случится позже; а пока, взлетев на самую верхушку березы, ворон внимательно наблюдал, как Павел с Лешим начали взбираться на сопку.

Подъем давался нелегко, даже Леший, бежавший рядом, свесил на бок свой длинный язык. Павел выбрал наиболее пологий склон, старательно обходя каменный обрывы и предательские сыпи. Чем выше они забирались на сопку, тем реже росли и тоньше становились сосны, а трава постепенно уступала место седым лишайникам и мхам, обильно украшавшими большие камни и стволы поваленных деревьев. Сосны на самой вершине расступились, мхи спрятались по щелям, обнажив каменную почву, ветер усилился, и сопка глухо загудела, как потревоженный улей.

Сибирь распахнула перед Павлом свои вселенские пределы, от необъятности которых кружилась голова. Повсюду, куда хватило взора, разбегались зеленые волны лесов, купаясь в голубоватой дымке туманов, а близлетящие белые облака создавали ощущение полета. Казалось, ветры мироздания проносились над самой головой и сам Создатель строго взирал с небес на заблудшего сына. Хотелось, презрев законы тяготения, распахнуть руки и вольной птицей воспарить над открывшимся раздольем.

В упоении от нахлынувшей эйфории, Павел, не отрываясь, смотрел на бескрайние лесные долы, словно стремясь навсегда запечатлеть их в своей душе, как художник Шишкин на своем бессмертном полотне «Лесные дали».

Гиблое место.