Выход в свет. Внешние связи (СИ)

— Альрик, когда вилки и ложки сами будут появляться в раковине, чтобы не приходилось бегать за ними? — посетовала Медея Артуровна, проявляя беспокойство за больную ногу сына. — Помнится, ты работал над этим вопросом.

— Еще работаю, мам, — поцеловал ее в щеку Альрик, составляя фужеры в мойку. — Непрерывно работаю, а заодно над тем, чтобы они вообще не появлялись в раковине.

— Как так?

— Представь, зачем тратить время на мытье? Надо придумать посуду, которая бы самоочищалась без посторонних усилий.

Медея Артуровна показала на угвазданную тарелку:

— После Максима ни у одной посудины не хватит резерва, чтобы самоочиститься.

— Тогда проще вылизывать её, — добавил Альрик и получил от матери шутливый шлепок по плечу.

— Нет уж, лучше мыть, — покачала она скептически головой. — Так надежнее.

Не удержавшись, я рассмеялась.

— А вы, Эвочка, родом из столицы? — спросила женщина, звякая посудой в раковине.

— Приехала из провинции.

Наверняка потенциальной свекрови придется не по сердцу потенциальная невестушка — меркантильная провинциалка. Вдруг коварная девица спит и видит, как окрутить какого-нибудь одинокого столичного профессора?

— И как вам здесь? Нравится?

— Не знаю. Суматошно.

— Правильное слово, — согласилась Медея Артуровна. — На лето всегда уезжаю из города. Он душит и вытягивает из меня силы. За зиму устаю и морально заболеваю. Вот пристрою Альрика и совсем уеду отсюда.

— Мама, я не ребенок, чтобы меня к кому-нибудь пристраивать, — вставил профессор, расставляя в шкафчике вымытые фужеры.

— Не сомневаюсь, но не могу видеть, как ты маешься один-одинешенек, — сказала женщина, протягивая мне вымытую тарелку.

— И не маюсь, — терпеливо опроверг Альрик. — Мне нравится моя жизнь.

— Надеюсь, Эвочка тебя переубедит, — продолжала гнуть свое неугомонная матушка.

Меня-то зачем притянули? Я вопросительно взглянула на мужчину, и он сделал неуловимый знак, мол, потерпи, осталось немного.

— Я тоже надеюсь, — сказал со сдержанной улыбкой.

— Вот и славно, — сказала Медея Артуровна, вытерла руки и сняла передник. — Поскорей бы, а то если тебя не прибрать к рукам, останусь без внуков.

Интересно, она принесла фартук с собой, или у Альрика всегда наготове парочка передников для любительниц помыть посуду? — заинтересовалась я, а потом сообразила, о чем говорила женщина, и в стеклянной дверце шкафчика отразилось мое лицо с алыми щеками, словно их натерли свеклой.

— У тебя восемь внуков, — парировал именинник. — Неужто мало?

— Внуков много не бывает, — возразила его матушка, распрощалась со мной и напоследок тихонько обронила Альрику, рассчитывая усовестить:

— Бережнее обращайся с девочкой. Смотрю, совсем ее запугал.

Я в замешательстве подошла к окну, рассматривая в уплотнившейся темноте очертания зданий и точки светящихся окон. Уж не знаю, за кого меня приняло семейство Вулфу, но я и на сантиметр не поднялась до указанной планки.

— Хорошо, — мягко сказал мужчина. — Пойдем, провожу. Такси ждет внизу.

Я не услышала, как хлопнула входная дверь, наверное, потому что она закрылась тихо. Вздрогнула, когда Альрик очутился рядом, тоже глядя в окно.

— В ваших глазах вижу бездну вопросов, — сказал весело. — Выговоритесь.

— Какой этаж? — выпалила я первое пришедшее на ум.

— Двадцать девятый.

Ого, какая высотища! Тут же закружилась голова, и я поспешно отодвинулась от окна.

— А почему нет посудомоечной машины?

Мужчина хмыкнул:

— В физическом труде нахожу удовольствие, кроме того, выкраивается время для размышлений. Зачастую хорошие идеи приходили мне в голову именно у раковины.

— Лизбэт вас поздравила? — вырвалось у меня.

— Лиза? — удивился профессор. — Нет. А должна была?

Я пожала плечами. Что поделаешь, если язык — враг мой.

— Расскажете родственникам, что они… ну, ошиблись? — замялась, растеряв нужные слова.

— Расскажу, — улыбнулся Альрик.

— У вас дружная семья. Завидно.

— У меня две сестры и три брата, но не все живут в столице. В детстве родственные связи видятся в другом свете, и между нами велась жесточайшая конкуренция, как во всех многодетных семьях. Впрочем, я распространяюсь о себе, хотя должен выслушивать вас, Эва Карловна, — развернулся он ко мне. — Вы обдумали мои условия и приехали в выходной день, чтобы сообщить об этом. Приспичило?

— Да, — опустила глаза. — Срочно. Но я хочу кое-что изменить.

— Интересно. Суть изменений?

— Проценты от сделки делим пятьдесят на пятьдесят, то есть поровну, — выпалила я на одном дыхании.

Мужчина некоторое время раздумывал.

— Согласен. Что-нибудь еще?

— Да. Мы дадим взаимные обеты.

Профессор прохромал к небольшому столику, освещенному настенной бра, и сел на табурет.

— Видите ли, Эва Карловна, за свою жизнь я дал достаточно обетов, чтобы теперь жить с оглядкой из-за постоянного риска сказать или сделать что-либо лишнее. Сегодня вы ненароком проникли еще глубже в мой мир, а у меня до сих пор нет информации о вас. Какой в ней толк, если она останется за печатью обета? Мое последнее слово — обет дадите вы. На иное не соглашусь.