Выход: Запад (ЛП)

На мужчине был костюм и хрустяще-белая рубашка, и оттого татуировки, имел он их или нет, не были бы видны. Плотного телосложения, но встав на ноги, элегантный в своих движениях. Трезвые глаза, без выражения, несмотря на виски, глаза, неразличимые глазами других. Жесткие взгляды, как среди стаи диких собак, где иерархия устанавливается предчувствием потенциальной жестокости.

Выйдя из бара, он зажег сигарету. Улица ярко освещалась иллюминированной рекламой, но шума не было. Пара пьяных клерков прошли мимо него на безопасном расстоянии, затем — закончившая свою работу официантка, быстрыми шагами и глядя вниз. Облака над Токио висели низко, отражая краснеющее мерцание назад на город, но поднимался ветер — почувствовал он своей кожей и волосами, ощущение морской солености и легкой прохлады. Он задержал дым в легких и медленно его выдохнул. Дым исчез в потоке ветра.

Он удивился неожиданному шуму позади него, потому что аллея была безлюдным тупиком, когда он вышел. Он просмотрел ее, привычно и быстро, но внимательнее, прежде, чем повернулся назад. Там стояли две филиппинские девушки, чуть меньше двадцати лет, рядом с неиспользуемой дверью бара, дверью, которая всегда заперта, но в этот момент открытая порталом сплошной черноты, словно там не было никакого света, и никакой свет не смог бы пройти сквозь эту тьму. Девушки были странно одеты: в одежду слишком тонкую, тропическую, не такую одежду, обычно, одевают филиппинки в Токио, и никто — в это время года. Одна из них задела пустую пивную бутылку. Та покатилась, звонко отлетая быстрыми отскоками.

Они не взглянули на него. Ему показалось, что они не знали, за кого принять его. Они тихо разговаривали, пройдя мимо него, почти неразличимо, но он распознал тагальский язык. Они казались взбудораженными: возможно — радостными, возможно — напуганными, возможно — и то и другое; «В любом случае», подумал мужчина, «с женщинами так трудно разобраться». Они находились на его территории. Не в первый раз на этой неделе он видел группу филиппинцев, не понимающих странным образом, где находятся. Ему не нравились филиппинцы. У них есть свое место, и они должны были знать свое место. В его школе, в последних классах, был один полу-филиппинец, которого он часто бил, однажды, так сильно, что вылетел бы из школы, если нашелся бы кто-то рассказать о нем.

Он последил за походкой девушек. Подумал.

И направился следом за ними, нащупывая пальцем метал в кармане.

* * *

Во времена жестокого насилия всегда есть кто-то первый наш или знакомый или близкий человек, кого эти времена касаются, и от чего казавшееся страшным сном внезапно становится опустошающей явью. Для Надии таким человеком стал ее двоюродный брат, человек настойчивый и яркого интеллекта, который, даже когда был юным, никогда не любил играть в игры, редко смеялся, который выигрывал медали в школе и решил стать доктором, потом успешно эмигрировал за океан, вернулся, однажды, навестить своих родителей, и которого вместе с восьмидесяти пятью другими людьми взорвала автомобильная бомба на мелкие кусочки, буквально на мелкие кусочки, и самыми большими частями тела в случае с родственником Надии были голова и две трети руки.

Надия не узнала об его смерти, когда проходили похороны, и она не навестила своих родственников не из-за бесчувствия, но из-за того, чтобы избежать быть причиной для их неудобства. Она решила пойти на кладбище одна, но позвонил Саид и спросил после ее молчания, что случилось, и она каким-то образом смогла объяснить ему, и он предложил ей пойти вместе, настояв без настаивания, и ей, странным образом, полегчало. И они пошли вместе, рано следующим утром, и увидели покатый холмик свежевыкопанной земли, усыпанный цветами, над тем, что осталось от ее родственника. Саид стоял и молился. Надия не молилась, не рассыпала лепестков розы, а лишь встала на колени и положила руку на холм, влажный от недавнего прихода кладбищенского садовника с лейкой, и закрыла глаза на долгое время, пока звук садящегося самолета не пролетел над ними и исчез в аэропорту.

Они позавтракали в кафе: кофе и хлеб с маслом и джемом; и они говорили, но не об ее родственнике, и Саид казался очень простым, спокойным в это довольно необычное утро, не заводя разговоров об очевидной причине встречи, и она почувствовала перемены в отношениях между ними, становящихся в чем-то более устойчивыми. Потом Надия пошла на свою работу в страховую компанию и разбиралась со страховыми полисами до самого обеда. Она разговаривала серьезно и профессионально. Звонящие, с которыми ей пришлось иметь дело, очень редко допускали в разговоре с ней неподходящие к месту слова. Или спрашивали номер ее личного телефона. Чего она, когда ее спрашивали, никому не давала.

* * *