Выхода нет

Артем первым слез с дрезины, за ним соскочил бородатый, потом Максим, и они тяжело, упираясь ребром подошвы в скользкие шпалы, сдвинули махину с места. Она разгонялась слишком медленно, и пока пробудившийся наконец двигатель начал издавать похожие на кашель звуки, сапоги уже гремели совсем рядом. — Огонь! — скомандовали из темноты, и узкое пространство туннеля переполнилось звуком, грохотало сразу не меньше четырех стволов, пули беспорядочно били вокруг, рикошетили, высекая искры, со звоном ударяясь о трубы.

Артем подумал, что отсюда им уже не выбраться, но Максим, выпрямившись в полный рост и держа пулемет в руках, дал долгую очередь, и автоматы замолчали, пережидая. Тут дрезина пошла все легче и легче, и за ней пришлось под конец уже бежать, чтобы успеть запрыгнуть на платформу. — Уходят! Вперед! — закричали сзади, и автоматы позади них застрочили с утроенной силой, но большинство пуль сейчас уже уходило в стены и потолок туннеля,

Лихо подпалив окурком зловеще зашипевший фитиль, бородач завернул бутылку в какую-то ветошь и несильно кинул на пути, и через минуту сзади ярко полыхнуло и раздался тот самый хлопок, который Артем уже слышал однажды, стоя с петлей на шее. — Еще давай! И дыму! — приказал товарищ Русаков.

Моторизованная дрезина — это просто чудо, думал Артем, когда преследователи остались далеко позади, пытаясь пробраться сквозь дымовую завесу. Машина легко летела вперед, и, распугивая зевак, промчалась уже через Новокузнецкую, на которой товарищ Русаков наотрез отказался останавливаться. Они проехали ее так быстро, что Артем даже не успел ее толком рассмотреть. Сам он ничего особенного в этой станции не углядел, разве что очень скупое освещение, хотя народу там было достаточно, но Банзай шепнул ему, что станция эта очень нехорошая, и жители на ней тоже странные, и в последний раз, когда они пытались здесь остановиться, потом очень пожалели об этом и еле успели унести ноги. — Извини, товарищ, не получится теперь тебе помочь, — впервые переходя на «ты», обратился к нему товарищ Русаков. — Теперь нам сюда долго нельзя возвращаться. Мы уходим на нашу запасную базу, на Автозаводскую. Хочешь, присоединяйся к бригаде.

Артему снова пришлось пересиливать себя и отказываться от предложения, но на этот раз ему это далось легче. Им овладело веселое отчаяние: весь мир был против него, все шло все хуже и хуже, сейчас он удалялся от центра, от заветной цели своего похода, и с каждой секундой, в которую он не спрыгнул со мчавшейся дрезины, эта цель теряла очертания, погружаясь во мрак долгих туннелей, отделявших ее от Артема, и вместе с этим утрачивала свою реальность, превращаясь снова во что-то абстрактное и недостижимое. Но эта враждебность мира к нему и к его делу будила в нем ответную злобу, которой наливались теперь его мускулы, упрямую злобу, зажигавшую его потухший взгляд дьявольским зеленым огнем, подменявшую собой и страх, и чувство опасности, и разум, и силу. — Нет, — сказал он впервые твердо и спокойно. — Я должен идти. — Тогда мы доедем вместе до Павелецкой, и там расстанемся, — помолчав, принял его выбор комиссар. — Жаль, товарищ Артем. Нам нужны бойцы.

Павелецкая показалась совсем скоро, и Артем подумал, что правду говорил кто-то из его знакомых на ВДНХ, который говорил, что когда-то все метро из конца в конец было можно пересечь за час, а ведь он тогда не поверил. Эх, будь у него такая дрезина…

Да только не помогла бы и дрезина, мало где можно было вот так просто, с ветерком проехать, может, только по Ганзе и еще по этому вот участку.

Нет, незачем было мечтать, в новом мире такого быть больше не могло, в нем каждый шаг давался ценой невероятных усилий и обжигающей боли. И пусть.

Те времена ушли безвозвратно.

Тот волшебный, прекрасный мир умер. Его больше нет. И не надо скулить по нему всю оставшуюся жизнь.

Надо плюнуть на его могилу и не оборачиваться никогда больше назад.

Глава 10

Перед Павелецкой никаких дозоров видно не было, расступилась только, давая проехать и уважительно глядя на их дрезину, кучка бродяг, сидевшая беззаботно метров за тридцать от выхода на станцию. — А что, здесь никто не живет? — спросил Артем, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно, но ему совсем не хотелось остаться одному на заброшенной станции, без оружия, еды и документов. — На Павелецкой? — товарищ Русаков удивленно посмотрел на него. — Конечно, живут! — Но почему тогда никаких застав нет? — упорствовал Артем. — Так это ж Павелецкая! — встрял Банзай, причем название станции он произнес очень значительно и по слогам. — Кто же ее тронет?

Артем понял, что прав был тот древний мудрец, который умирая, заявил, что знает только то, что ничего не знает. Все они говорили о неприкосновенности Павелецкой как о чем-то не требующем объяснений и ясном каждому. — Не знаешь, что ли? — не поверил Банзай. — Погоди, сейчас сам все увидишь!