Выхода нет

Марка сменили, и они с Артемом отправились к костру. Он прикурил от огня самокрутку, и задумался о чем-то, а Артем стал прислушиваться к общему разговору. — Вот Леха вчера про кришнаитов рассказывал, — низким, утробным голосом говорил массивный мужчина с низким лбом и мощной шеей, — которые на Октябрьском Поле сидят, и что они хотят в Курчатовский Институт забраться, чтобы ядерный реактор рвануть и всем устроить нирвану, но пока никак не соберутся. Ну, я тут вспомнил, чего со мной было четыре года назад, когда я еще на Савеловской жил. Я однажды по делам собрался на Белорусскую. Тогда у меня связи были на Новослободской, так что я прямо через Ганзу пошел. Ну, прихожу на Белорусскую, быстро добрался, кого надо встретил, мы с ним дельце обделали, думаю, надо обмыть. Он мне говорит, ты мол осторожнее, здесь пьяные часто пропадают. Ну, я ему — да ладно, брось, такое дело нельзя оставить, в-общем, банку мы сним на двоих раздавили. Последнее, что помню — это как он на четвереньках ползает и кричит «Я — Луноход-1!». Просыпаюсь — матерь божья! — весь связанный, во рту кляп, башка наголо обрита, сам лежу в какой-то каморке, наверное, в бывшей ментовке. Что за напасть, думаю. Через полчаса приходят какие-то черти и тащат меня за шкирку в зал. Куда я попал — так и не понял, все названия сорваны, стены все чем-то измазаны, пол в крови, костры горят, пол-станции перекопано, и вниз уходит глубоченный котлован, метров двадцать по крайней мере, а то и все тридцать. На полу и на потолке звезды нарисованы, такие, знаете, одной линией, как дети рисуют. Ну, я думал — может к красным попал? Потом башкой повертел — не похоже. Меня к этому котловану подвели, а там веревка вниз идет, говорят, лезь по веревке. И калашом подталкивают. Я туда глянул — а там народу куча, на дне, с ломами, лопатами, и яму эту глубже копают. Землю наверх на лебедке вытаскивают, грузят в вагонетки и куда-то отвозят. Ну, делать нечего, эти ребята с калашами — бешеные какие-то, все в татуировках с ног до головы, ну, я подумал, уголовщина какая-то. На зону, наверное, попал. Эти, типа, авторитеты, подкоп делают, сбежать хотят. А сявки на них батрачат. Но потом понял — фигня выходит. Какая в метро зона, если здесь даже ментов нет? Я говорю им, высоты боюсь, рухну сейчас прямо этим на башку, пользы от меня будет немного. Они посовещались, и поставили меня землю, которая снизу выходит, на вагонетки грузить. Наручники, падлы, надели, и на ноги цепи какие-то, вот и поди погрузи. Ну, я все никак понять не мог, чем они занимаются. Работенка, прямо скажем, не простая. Я то что, — повел он своими аршинными плечами, — там вот послабее были, так кто на землю валился, они поднимали, и волокли куда-то к лестницам. Потом я мимо проходил один раз, смотрю, у них там там типа чурбан такой, как на Красной Площади раньше стоял, где бошки рубили, в него топор здоровый всажен, а вокруг все в кровище и головы на палках торчат. Меня чуть не вывернуло. Не, думаю, надо отсюда делать ноги, пока из меня чучело не набили. — Ну и кто это был? — нетерпеливо прервал его тот хриплый, который сидел с ними за прожектором. — Я потом спросил у мужиков, с которыми грузил. Знаешь, кто? Сатанисты, понял! Это в метро! Они, значит, решили, что конец света уже наступил, и метро — это… как он сказал? И что-то он там про круги говорил, я уж не помню.. А метро — ворота в ад. — Врата, — поправил его пулеметчик. — Ну. Метро — это врата в ад, а сам ад лежит немного глубже, и дьявол, значит, их там ждет, надо только до него добраться. Вот и копают. С тех пор уже четыре года прошло. Может, уже докопались. — А где это? — спросил пулеметчик. — Не знаю! Вот ей-богу, не знаю. Я выбрался-то оттуда как: меня в вагонетку кинули, пока охрана не смотрела, грунтом присыпали, и долго куда-то катился, потом высыпали, с высоты, я сознание потерял, потом очнулся, пополз, выполз на какие-то рельсы, ну и по ним, вперед, а они с другими скрещиваются, я на этом перекрестке и вырубился. Потом меня там кто-то подобрал, и я очнулся на Дубровке только, понял? А тот, кто меня подобрал, уже свалил, добрый человек. Вот и думай, где это…

Они потом заговорили про то, что по слухам, на Площади Ильича и на Римской какая-то эпидемия, и много народу перемерло, но Артем пропустил все мимо ушей. Идея, что метро — это преддверие ада, или, может, даже первый его круг, загипнотизировала его, и перед глазами встала безумная картина: сотни людей, копошащиеся, как муравьи, роющие вручную бесконечный котлован, шахту в никуда, пока однажды лом одного из них не воткнется в грунт странно легко, и не провалится вниз, и тогда ад и метро окончательно сольются воедино. Эта страшная мысль не отпускала его до тех пор, пока он силой не вытряхнул ее из своей головы.