Выхода нет

– Конечно. – Сомер сильнее сжимает трубку. – С удовольствием. Кстати, мне будет нужен ваш совет.

– Правда?

– Я хотела узнать, как вы относитесь к варежкам.

Когда пять минут спустя она кладет трубку, в его голосе все еще слышится смех.

* * *

Я в последний раз оглядываю гостиную. Приходившие уборщики вылизали ее до последней степени, но мне все равно хочется, чтобы она была идеальной. Я хочу, чтобы она видела, насколько это для меня важно. Смотрю на часы – прошло ровно две минуты с того момента, как я смотрел на них последний раз. Я поддаюсь висящей в воздухе нервозности, когда вижу себя выравнивающим стопку журналов, понимаю, что у меня проблема.

Раздается звонок. Я успеваю преодолеть три четверти расстояния до двери, прежде чем понимаю, что это не она. У нее есть ключ. Но, может быть, по прошествии всего этого времени она не считает себя вправе пользоваться им? Может быть, она вообще не воспринимает это место как свой дом? От этих мыслей мне становится немного нехорошо, и, наверное, именно поэтому я не улыбаюсь так широко, как планировал, когда открываю дверь.

За дверью стоит действительно она. На верхней ступеньке, глядя на палисадник перед домом. Где я на прошлой неделе провел целых три часа, высаживая новые растения.

Алекс в джинсах, сапогах и мягкой кожаной куртке, которую я купил ей в Риме, потому что она так подходит к цвету ее волос. Я уже много лет не видел, чтобы Алекс ее носила. Но сейчас куртка на ней. Она выбрала ее. Мое сердце сжимается от ужаса на- дежды.

Алекс поворачивается и видит меня.

– Ничего себе, – говорит она, делая жест в сторону растений. – Ты что, вызывал кого-то?

Я открываю рот чтобы ответить, но она уже проскользнула мимо меня в дом.

Я вижу, что Алекс отмечает про себя приложенные мною усилия. И это касается не только уборщиков. А и цветов. И бутылки вина на столе.

Она почему-то смущается и начинает рыться в сумочке. Наверное, я переборщил. Не надо, чтобы все это выглядело таким нарочитым…

– Сядь, Адам, я прошу тебя.

Она устраивается на софе, а я размышляю, не занять ли мне стул? И все никак не могу понять, как мы смогли довести дело до того, что я уже не знаю, где мне, черт побери, присесть…

– Пока меня не было, я очень о многом передумала. Очень о многом.

Ее не было два месяца, но мне кажется, что прошли годы. Десятилетия.

– У меня было на это время. Помимо всего прочего.

Что означает это «все прочее»?

– И теперь я многое понимаю гораздо лучше.

Я хочу видеть ее. Хочу видеть все, что я люблю в ней и чего я был лишен эти долгие недели. Но боюсь того, что она увидит это в моих глазах.

А она, видимо, ждет, когда я что-то скажу, и я произношу «Понятно» деревянным голосом.

Алекс слегка хмурится, но я не могу понять: это от того, что она собирается сказать, или от того, что уловила мою тревогу?

– Адам, споря об этом усыновлении, мы умудрились разбить друг другу сердце. Мне так этого хотелось, а ты даже слышать об этом не желал, хотя и готов для меня на все… – Теперь ее голос звучит мягче. – И тогда я поняла, что из этого ничего не получится. Что ты готов на все, кроме этого. Что ты просто не можешь этого сделать. А значит, мне не надо было тебя об этом просить. Теперь я это понимаю. И больше не попрошу. Никогда в жизни.

Я сглатываю и смотрю на свои руки.

– И ты с этим согласна? С тем, что мы никого не будем усыновлять?

Вот она – точка невозврата. Потому что один из возможных ответов на этот вопрос: «Да, потому что нас больше нет. Между нами все кончено».

Алекс молчит так долго, что я наконец решаюсь поднять на нее глаза. Она улыбается:

– Да, согласна. Потому что я тебя люблю. И хочу быть с тобой.

Когда я обнимаю ее, между нами как будто проскакивает электрическая искра. Два месяца без нее – и вот наконец ее запах, ее волосы, ее тело – такое знакомое и незнакомое… Такое доступное и в то же время невероятно удивительное. В конце концов, именно она разрывает объятья. Берет мое лицо в свои руки и проводит пальцем по следам слез у меня на щеках.

– Ты что, действительно думал, что я не вернусь?

– Я знал, как это для тебя важно. И как ты была несчастна.

– Но все это в прошлом. – Алекс улыбается.

Какое-то время я смотрю на нее, а потом протягиваю руку за бутылкой.

– Нам надо отпраздновать. Это «Мерсо»[114].

Ее любимое вино. Самое любимое.

– Нет. – Она качает головой. – Спасибо, я пас.

– Ладно, может быть, сейчас действительно рановато, но это то самое, которое мы пили прошлым летом на эллинге. То самое, которое тебе так понравилось. Бог знает, сколько времени мне потребовалось, чтобы найти его.

– Смотрится оно очень мило. – Алекс улыбается. – Я очень хотела бы попробовать, но – нельзя. – Улыбка становится еще шире. – Я же говорила тебе, что хочу быть уверенной наверняка. И вот теперь я уверена.

Она смотрит на мое обалдевшее лицо и кивает, а мои глаза наполняются слезами, и я смеюсь. Алекс обнимает меня и достает фото, а сердце у меня уходит в пятки, когда я впервые вижу эти серо-белые точки и понимаю, что они значат. Что все это значит – все эти недели, полные ожидания, сомнений и надежд…