Выхода нет

Покраснев, Филипп кивает.

– Так почему же вы сразу не рассказали мне, когда я спрашивала вас о лачуге?

– Простите меня, – у него подавленный вид. – Теперь я понимаю, что мне надо было быть с вами откровеннее. Но прошло больше двадцати лет, – и я не понимал, как эти раскопки могут кому-то помочь. И в последнюю очередь – Майклу. Я не подумал, что это может иметь хоть какое-то значение.

– Это будем решать мы, а не вы, мистер Эсмонд.

Филипп останавливается и поворачивается к ней лицом.

– Мне очень жаль. Правда. Я ведь по натуре не лгун. Если бы вы знали меня получше, то согласились бы с этим.

Сомер решает не обращать внимания на скрытый намек в его словах и продолжает:

– А что это за врач, о котором упомянула ваша мать?

– Родители были в панике от того, что произошедшее могло поставить крест на поступлении Майка в Оксфорд, так что послали его на Харли-стрит[70]. Так, чтобы это не попало в его медицинскую карту. И врач сказал, что в момент происшествия Майк находился в состоянии крайнего эмоционального перевозбуждения, в результате чего у него развилась посттравматическая амнезия. Кажется, это звучало как «диссоциативная реакция бегства». Врач написал письмо в полицию, и они его приняли. А так как маленькая девочка не получила практически никаких травм, моим родителям удалось замять это дело. – Он замечает ее взгляд. – Да, я думаю, что здесь не обошлось без чека на кругленькую сумму.

– А что было потом?

– Майка посадили под «домашний арест» до конца лета, а осенью он сдал вступительные экзамены. Остальное вы знаете.

– А тот, другой, мальчик?..

– Полностью исчез с радаров, – в смехе Филиппа слышится ирония. – Я даже имени этого бедняги не знаю. А то, как Майк вел себя после всего этого, полностью исключило все подозрения в гомосексуализме. До этого у него была всего одна девушка – Джейн или Дженни, что-то в этом роде. После же он стал менять их как перчатки. И речь, насколько я могу судить, шла не о романтических свиданиях – только секс, и ничего больше. – На лице у него появляется глуповатое выражение. – Если хотите знать, я ему тогда здорово завидовал.

– То есть к тому времени вы уже вернулись из Австралии?

Филипп кивает.

– И как вы нашли вашего брата?

– Таким же – и совсем другим. Но по его внешнему виду я никогда не догадался бы о том, что с ним произошло.

– Не понимаю.

– Ну, нечто похожее должно как-то ошеломить вас, что ли… С Майком все было в точности до на- оборот. И речь не только о его беспорядочной половой жизни. Он стал более уверенным в себе, более агрессивным. Я бы сказал, «несдержанным».

«Как и в последние шесть месяцев», – думает Сомер. Совпадение? Или история повторяется?

* * *

Как бы по-разному мы ни проживали наши жизни, заканчиваются они достаточно одинаково. По крайней мере, в наши дни. Крематории стали похожи на «Макдоналдсы». Везде одинаковы. То же внутреннее расположение, те же стулья, те же, похожие на акриловые, шторы. И в большинстве случаев то же неприятное ощущение, что тебе в спину, пока ты проходишь через центральные двери, уже дышит следующая группа скорбящих. Правда, сегодня все по-другому. К завтрашнему утру отчет о похоронах Эсмондов будет во всех газетах, так что руководство крематория освободило для них всю вторую половину дня. Сам я приезжаю рано, еще до Эверетт и Сомер, но вестибюль уже заполнен, и я осматриваю толпу, не понимая, откуда взялись все эти люди. Вот эта группа аккуратно одетых женщин лет тридцати – наверное, родительницы из школы Мэтти, а остальные, скорее всего, журналюги, одетые в поношенные траурные одежды и с выражением профессиональной скорби на лицах.

Я стараюсь слиться с толпой, оставляя Эверетт и Сомер право официально представлять полицию на этих похоронах. И они это успешно делают – правда, каждая по-своему. Сомер легче сходится с людьми, и я вижу, как она вступает в разговоры, задает вопросы… Наблюдаю за тем, как смотрят на нее мужчины, потому что в своей форме она выглядит очень привлекательно, а Эрика пользуется этим в своих интересах. Эверетт, напротив, на первый взгляд более пассивна и в форме чувствует себя гораздо скованнее, одергивая ее каждую минуту. Она больше слушает, чем говорит, так что люди, с которыми общается Верити, уверены, что полностью контролируют ситуацию. Но при этом она тоже успешно собирает информа- цию.

Когда к зданию подъезжают три катафалка, в помещении начинается сумятица, потому что фотографы стараются занять наиболее выгодные места. Гроб Саманты укрыт розовыми лилиями и этими маленькими белыми цветочками, которые в народе называют «Дыхание младенца». Гроб Мэтти во второй машине покрыт флагом «Арсенала» с венком из красных роз, который, как мне сказали, прислал клуб. Кроме того, они собираются выйти на следующую игру в траурных повязках. Вот она – сила социальных сетей. И, наконец, крохотный гробик Захарии утопает в маргаритках, из которых сложено его имя.