Выхода нет

В.: Та же самая проблема возникает с вопросом о смерти: «Что происходит, когда мы умираем?», «Что значит умереть?»

У.Г.: Мы не хотим соглашаться с фактом, что можем прожить только семьдесят или восемьдесят лет жизни. Со смертью все, чего мы достигли за этот промежуток времени, исчезает. Не желая признавать факт, что это конец, мы представляем себе загробную жизнь и создаем всевозможные фантазии. Мой ответ на вопрос такой: что, по-твоему, есть тут сейчас, что продолжится после смерти этого тела? Что касается тела, то для него не существует ни рождения, ни смерти. То, что мы называем смертью, – не что иное, как перетасовка атомов, а перетасовка атомов происходит по той простой причине, что необходимо поддерживать уровень энергии во Вселенной. И по этой простой причине, то есть для поддержания уровня энергии, миллионы людей стираются с лица земли посредством катастроф. Для природы эти события не катастрофичны. Землетрясение – это такая же необходимость и такая же составляющая деятельности планеты, как любое другое событие. (Конечно, это не утешение для тех, кто лишился своего имущества и своих близких. Землетрясения уничтожили огромную часть человечества.) Так что попытки обнаружить ответы на эти вопросы – не что иное, как диалектические размышления. Они не помогут разрешить насущные проблемы, стоящие перед человечеством…

Бесполезно отвечать на эти вопросы, потому что этому нет конца. Нет начала и нет конца. В природе все происходит по-другому. Все, что рождается, разрушается в ней. Видишь ли, рождение и смерть – это синхронные процессы. Как только исчезает непрерывность мысли или потребность испытывать одно и то же снова и снова, чтобы поддерживать то, что мы называем личностью, все эти вопросы, которые мы без конца повторяем, прекращаются. Мысль рождается, а затем растворяется в виде энергии – так устроена жизнь. Не то чтобы у меня было какое-то особое понимание законов природы, но все, что мы обнаруживаем относительно законов природы, используется для разрушения. Та небольшая выгода, которую мы извлекаем, приносит пользу только ничтожному проценту населения на этой планете. Она не доходит до уровня обычного человека. Почему нас так сильно впечатляют научные исследования? Мы можем дать им Нобелевскую премию. Мы можем дать им престижные награды. Но как они [эти исследования] отразятся на обычном человеке? Каждый раз, когда кто-нибудь приходит просить милостыню к моему дому, я говорю ему: «Иди к своему премьер-министру. Он там. Вы его выбрали. Вы посадили его туда, чтобы он кормил вас, одевал вас и давал вам крышу над головой». Знаешь, давать милостыню нищему – это самое вульгарное. Если ты что-то такое делаешь, то только лишь для самоудовлетворения. Ты чувствуешь кайф «благодетеля человечества». Ты не признаешь тот факт, что ты эгоистичен.

Мы ничего не делаем, чтобы решить проблемы. Ты можешь спросить меня: «А что делаешь ты?» Это естественный вопрос. Видишь ли, я не работаю на эту страну. Я ничуть не подвержен идеям национализма, патриотизма или другой чуши, которой нас учили в школе. Я совершенно ничему не научился ни у светских, ни у духовных учителей. Хотя я жил рядом с великими умами, взращенными в Оксфорде и Кембридже, я ничуть не выиграл от общения с ними.