Выхода нет

В.: Он был очень хорош. Я имею в виду, очень профессионален. У.Г.: Да, профессионален. Он совместил западные терапии, систему тантры и все, что только можно было найти в книгах. Он сделал на этом большой бизнес. Он брал деньги у мальчиков, брал деньги у девочек и оставлял их себе. Он мертв, так что мы ничего не говорим о нем. Nil nisi bonum (О мертвых либо хорошее, либо ничего). [Смех].

В.: Но если мы можем вернуться к… У.Г.: Я хочу сказать, что, к сожалению, общество, культура, или назовите это как угодно, отделило половую активность и поставило ее на другой уровень, вместо того чтобы относиться к ней как к простому функционированию живого организма. Это основное явление в природе. Выживание и воспроизведение – это основное в живых организмах.

В.: А все остальное – искусственная надстройка… У.Г.: Ты можешь менять области, менять идеи, писать книги. Это на самом деле не имеет значения. Что до меня, я никому не говорю, что ему или ей стоит или не стоит делать. Мне интересно показать, что ситуация такова, и сказать: «Тебе решать».

В.: Без этой надстройки, без культуры, без мысли сексуальное функционирование тела так же сохранялось бы, но не было бы никого, кто стал бы создавать из этого проблему? У.Г.: Нет, послушай. Чего бы мы ни касались, мы все превращаем в проблему; а секс и того больше, потому что это самый мощный стимул. Переводя его [в удовольствие] и продвигая его в область, к которой он на самом деле не относится, а именно, превращая его в движение удовольствия, мы создаем проблему. Как только ты создаешь проблему, обязательно возникает потребность решить ее в этих рамках. Тут и появляетесь вы [с сексотерапией и пр.]. Я ничего не имею против врачей-сексологов, но люди должны решить проблему [секса как удовольствия]. Иначе они становятся неврастениками. Они не знают, что с собой делать. Не только это, но Бог, истина, реальность, освобождение, мокша, все это – предельное удовольствие. Мы не готовы признать это.

В.: Но секс очень конкретен? У.Г.: Очень конкретен. Он осязаем. Вот почему он стал очень мощным фактором в нашей жизни. Вот почему и существует потребность накладывать на него ограничения культурой, сначала во имя религии, а потом во имя семьи, закона, войны и сотни других вещей. Это [потребность ограничивать секс] – не что иное, как следствие религиозного мышления человека. В чем разница?

В.: Несмотря на все эти законы, ничего не выходит. Это продолжается и продолжается… У.Г.: Продолжается. Вы говорите о священности жизни и осуждаете аборты. Это упорствует все та же старая идиотская идея христианства, которая сделала каждую женщину преступницей. А потом вы продолжаете убивать сотни и тысячи людей во имя вашего флага, во имя патриотизма. Вот как обстоят дела. Не то чтобы в ваших интересах было менять это, но перемены – это нечто, в чем эта структура [т. е. мысль] не заинтересована. Она только рассуждает о переменах. Но, ты знаешь, все постоянно меняется.

В.: Эта самая искусственная надстройка сексуального возбуждения в действительности вредит телу, но многие люди думают, что, благодаря тому что напряжение снимается и ты чувствуешь себя более расслабленным, это полезно для здоровья. У.Г.: Прежде всего ты создаешь напряжение. Все эти фантазии, весь этот романтический бред создают напряжение. Раз создалось напряжение, ему нужно рассеяться. Вот почему становится необходим отдых, и ты засыпаешь. Ты засыпаешь, потому что истощен… Последействие неизбежно. Это нормально, но в конце концов это изнашивает организм.

В.: Могли бы Вы высказаться по поводу различия в сексуальном поведении между мужчинами и женщинами, которое охватывает Запад сегодня? У.Г.: [Смеется] Ты имеешь в виду феминистское движение? Это шутка.