Выхожу на связь(Очерки о разведчиках)

С каждым шагом фашисты были все ближе. Враги! Живые враги! До этого момента Ольга видела фашистов. Пленных — заросших, обмотанных тряпьем, с затравленными глазами. Видела карикатуры в газетах и плакаты, на которых гитлеровцы были изображены ощерившимися, безобразными, не похожими на людей и оттого тоже не страшными… А сейчас здесь, поперек дороги, возвышались мрачные, будто каменные изваяния. Широко расставлены ноги в тяжелых сапогах. На груди — лунообразные металлические бляхи. Из-под навеса стальных касок — ощупывающие глаза.

— Фельджандармерия!.. — снова прошептал Юзеф.

Кто-то проходил мимо жандармов, и за их спинами толпа снова смыкалась. Кого-то хватали и пинками забрасывали в автомобили-фургоны. Короткие крики повисали в воздухе.

Вот они — враги! Ольгу охватил ужас. Все ее страхи в самолете и в первые часы на чужой земле были ничтожной частичкой по сравнению с тем всепоглощающим воплем, который немо и яростно забился в ней. Ноги обмякли. Ей казалось, что она упадет. Ее била дрожь. «Бежать! Бежать!..» Но по обе стороны — гладкое поле. Кричать? Она сунула руку в карман, мокрой ладонью охватила ребристую округлую поверхность гранаты. Ощупала кольцо взрывателя. В последнюю секунду она выдернет чеку… Ей сразу стало спокойней: «А, была не была! Живы будем — не помрем!..» Тяжелый комок металла нагревался, высушивал ладонь. Она опустила голову, пошла, проволакивая подошвами по пыли и считая шаги.

Жандармы равнодушно проскользили по ней перекрестными взглядами. Проверили документы и пропустили Юзефа и Анну. И снова схватили кого-то позади них.

Ольга перевела дыхание и вынула руку из кармана. И почувствовала, как она устала: только что пережитое волнение, километры дороги, бессонная ночь — все разом навалилось на нее. Но надо было продолжать идти и идти…

Через несколько дней, благополучно миновав все преграды, они вошли в Краков. Столица генерал-губернаторства бурлила. Улицы были запружены беженцами, безработными, немецкими полицейскими, офицерами и солдатами.

Ольга уже больше не боялась гитлеровцев, даже жандармских патрулей: за время дороги страх притупился. Но все же, когда подходила к ним вплотную, рука привычно охватывала «эфочку». Однако на нее, маленькую, исхудавшую и безгласную, по-прежнему никто не обращал внимания. Она же, идя по улицам Кракова, с интересом смотрела по сторонам. Непривычный, красивый город, будто бы ожившая старинная картина: узкие, узорно вымощенные камнем улочки и круглые площади, и в центре каждой — памятники. Тесно прижались друг к другу дома — хоть и обветшалые, но выкрашенные в разные цвета, не похожие друг на друга, с лепными украшениями, узорными решетками на окнах, черепичными крышами и флюгерами. Чуть не на каждом шагу — древние монастыри и островерхие костелы со стрельчатыми цветными окнами. Остатки крепостных степ. Башни с узкими прорезями бойниц… И тут же, меж церквей и старины, — витрины магазинов, рекламы ресторанов… В центре, на площади перед дворцом Пилсудского, — рынок «Тандета», щупальцами рассосавшийся по окрестным улочкам. Над городом, на берегу Вислы, возвышается дворец польских королей Вавель, нагромождение величественных башен и устремленных в небо куполов.

— Сейчас в Вавеле резиденция гаулейтера Франка, — показал на дворец Юзеф.

Он ориентировался в Кракове превосходно. Казалось, ему был знаком каждый дом и каждый проходной двор. И они без помех добрались до улицы Ладна, нашли дом машиниста Томаша Чижа.

Томаш прочел рекомендательное письмо от брата, и лицо его засветилось. Но тотчас он стер улыбку и посмотрел на пришельцев с подозрением:

— А откуда у вас письмо Петруся?

Юзеф показал машинисту карточку Петра Сендора. Фотография рассеяла сомнения осторожного Томаша:

— Петрусь жив! Как он там? Рассказывайте, други! — Но все же оставить их у себя в доме отказался: — Зверствует гаулейтер Франк. Строжайший приказ: если найдут чужих, всей семье расстрел. А проверки и облавы каждую ночь. Бардзо пшепраше, панове!

— Что же нам делать?

Машинист задумался. Потом сказал:

— Чекайте! Я скоро вернусь.

Жена Томаша смотрела на незнакомцев налитыми страхом глазами. У ее ног сгрудились малыши. «Конечно, когда всей семье — расстрел…» — подумала Ольга.

Томаш вернулся и сказал, что их переправят в деревню Могила, к старикам — родителям Петра Сендора. Там не так опасно. Да и с харчем полегче.

— Я останусь в Кракове, — отказался Юзеф. — Надо осмотреться, оформить документы.

Анна спросила:

— Не боишься?

— Найду старых знакомых.

Ольга не стала возражать: правильно, надо осмотреться.

В семье Сендора девушек приняли как родных. Отец Петра и мать не знали, как отблагодарить за добрые вести о сыне. Не допытывались, кто они да откуда. Война разметала людей по свету, научила осторожности. Догадывались, наверное, старики, что девушки «оттуда», но как перебрались сюда и зачем — их дело. Днем Ольга и Анна прятались на чердаке или в стодоле — примыкающем к жилому дому амбаре с сеном и крестьянской утварью. Ночью переходили в избу.