Выхожу на связь(Очерки о разведчиках)

Вот это, должно быть, мост Понятовского, а это, верно, Маршалковская. Последняя минута… Я мельком взглянул на часы — 3.10. Лященко выключил мотор, слышнее стал могучий ветер, слышнее выстрелы… Ближе… Ниже… Где Дмитрий? Заставляю себя смотреть вниз… Пилот Лященко!.. Что же он медлит?!

В ту секунду, когда земля стала невыносимо близка, когда остовы многоэтажных домов часто замелькали подо мной, Лященко резко взмахнул рукой — «Пошел!»

Часто вспоминал я потом этот полет и прыжок, но до сих пор не могу избавиться от впечатления, что парашют раскрылся почти в тот самый момент, когда я приземлился, — с такой малой высоты я выбросился из самолета.

Помню едкий запах гари. Снизу взметнулись каменные скалы домов, пики балок, изломанные стропила крыш. От сильного удара потемнело в глазах…

Когда сознание стало ко мне возвращаться, я смутно, как бы со стороны, почувствовал, что еще жив. Правой ослабевшей рукой провел по голове, лицу, ощупал грудь. Левая рука, по самое плечо налитая жаром и тяжестью, была неподвижна. Я попытался согнуть ноги в коленях: они одеревенели, но все-таки повиновались. Кругом — непроглядная мгла, а в ней мелькают какие-то неуловимые искры. Очевидно, у меня рябит в глазах… Кружилась голова, сильно тошнило. Неужели я ослеп?

…Медленно возвращались ко мне слух и зрение. Я лежал на груде мусора, раскрошенного кирпича, бетона и битого стекла. Откуда-то снизу сочился удушливый дым. Меня охватило такое волнение, что я едва смог трясущейся рукой дотянуться до финки… Спокойнее, спокойнее!.. Ну вот, наконец-то! Не легко одной рукой собрать стропы, обрезать их, особенно когда не можешь избавиться от этой проклятой торопливости…

Невдалеке послышался шорох осыпающегося щебня. Я выронил финку и схватился за гранату у пояса… Тихо…

Подождав немного, отстегиваю пряжки лямок на груди, стаскиваю с левого плеча планшет. Пистолет на месте… Хорошо!

Снова послышался шорох. В дыму, где неясно виднелись причудливо изогнутые железные балки, я начал различать какие-то тени. В это время в лицо мне ударил луч прожектора. Неподалеку, выделяясь из хаотического гула, громко затрещали автоматные и пулеметные очереди. Свет скользнул и исчез, стрельба утихла. Прошла минута тишины. Опять!.. Опять тот же шорох щебня. Глухо, неразборчиво прозвучала брошенная кем-то фраза.

Люди приближались. Что-то звякнуло, снова посыпался битый кирпич. Он падал куда-то вниз, как в пропасти, и будил гулкое эхо. Где же я? Неужели где-то высоко над землей? Я раскрыл глаза так, что от чрезмерного напряжения выступили слезы. Шагах в десяти от меня вспыхнула спичка. Взволнованный возглас… Громко щелкнул поставленный на боевой взвод пистолет…

— Тутай, Стефек, тутай!.. Пач — спадохрон!

У меня отлегло от сердца — поляки!.. Да, но какие?!

— Кто вы? — с трудом сказал я, не узнавая собственного голоса.

Легко касаясь руками перекрытия, ко мне пробирался человек. За ним вынырнули из темноты еще двое.

— Стой, ни шагу! — хрипло выкрикнул я.

Люди остановились.

— Вы русский?..

Не опуская пистолета, я сделал попытку привстать. В это время нас всех ослепил яркий свет. Я снова потерял сознание.

Когда открыл глаза, надо мной в тусклом багровом зареве висело серое предутреннее небо. Рядом, отброшенный силой взрыва, широко раскинув руки, лежал убитый поляк. Его одежда, скрюченные руки и лицо были покрыты слоем красной кирпичной пыли.

Новая группа людей появилась так неожиданно, что я не успел взяться за оружие. Поздно было пробовать повернуться или встать. Я прикрыл ресницы и, незаметно осмотревшись вокруг, взглядом нашел свой пистолет, выпавший из моей руки во время взрыва. Он упал в груду битого кирпича, торчал только один ствол, и дотянуться до него было нельзя. Оставался нож и граната. Медленно начал я подтягивать руку к поясу…

Ко мне спокойно подходил молоденький подтянутый польский офицер.

— Русский? — произнес он, глядя на мои погоны.

— Так есть, русский! — послышался за его спиной звонкий голос юноши, которого поручник называл Юзефом. Он опустился на одно колено и положил руку на грудь.

— Дышит! Жив русский летчик! — обрадованно воскликнул он, оглядываясь на товарищей, стоявших за офицером. Неловко ступая по кирпичам, те подошли и обступили меня.

Сделав вид, что очнулся, я открыл глаза и приподнял голову. Серые в рассветном сумраке лица тронула смутная улыбка, осторожные руки подняли меня. Я встал и тут только почувствовал боль в левой ноге, которая подламывалась подо мной. Видно, ее здорово ушибло при взрыве, а возможно, это были последствия удара во время приземления. Левая рука была странно вывернута и распухла. Кто-то из пришедших потянул ее и опустил. Сустав стал на место. Но рука безжизненно повисла, и ее пришлось подвязать. Мое сознание работало как-то особенно четко. По крайней мере, я отметил про себя, что хотя и чувствую боль в голове и слышу шум в ушах, однако схватываю все окружающее с какой-то необыкновенной быстротой. Только говорить не хотелось, вернее, это было слишком трудно, и я молчал.