Выключаем свет (СИ)

— Это хорошо. На тренировки пока не ходишь? На танцы?

— Пока нельзя. Сказали две недели нельзя. Но я всё сделаю на концерте, что нужно. Только, конечно…

— Да не волнуйся, у вас в номере движений постановочных почти не будет. Даём вам свободу действий, так сказать. Но поговорить я бы хотел с тобой про другое — ты же понимаешь, что тебе пора взяться за себя уже? За работу. Ты на этой неделе уже не лидер, понимаешь, лапочка?

— Я… Да, конечно, понимаю.

— Ты понимаешь, что тебе, чем быстрее, тем лучше нужно встать в строй? Тебе нужно почаще быть под камерами со всеми.

— Максим Александрович, я понимаю, и стараюсь, правда.

— Я рад, что ты меня понимаешь. Ты очень талантливая девчонка, но в шоу-бизнесе нужно быть пожёстче. Я тебе помогу, но на помощь от нашей семьи, от «Мальфы», может рассчитывать только тот человек, который хочет стать частью нашего лейбла. Логично?

— Да, наверное.

Я не понимаю, к чему он клонит. Не могу сообразить, достойна ли я этой помощи или же нет? Мне нужно её заслужить?

— Я знаю, что Максим не хочет в наш лейбл, поэтому ты понимаешь, что он-то и не может рассчитывать на нашу помощь?

Округляю глаза.

— Помощь в каком роде?

— Лапочка, ну, мы не хотим тратить время впустую. Ты — лидер нашей команды, который может привести нас к победе. Нам выгодно продвигать тебя, а не его. Но хочу отметить важную деталь — вас с ним любят. Ваше взаимодействие хорошо влияет на твой рейтинг. Он растёт с каждым концертом. Талант твой никто не занижает, но голосуют за вас люди, которым нравятся такие милые парочки с необычной любовной историей.

— Но у нас нет никакой любовной истории, — спешу ответить я.

— Кристина, я в курсе того, что произошло в комнате для персонала. Ты же не думаешь, что я остаюсь в блаженном неведении?

— Точнее, у нас кроме этого ничего не было и не будет.

— Так придумай это «что-то»! — восклицает он. Слишком неожиданно. — Прости, Кристина, но это сейчас важно. Это не так трудно сделать — вы же хорошо общаетесь. А мы уже поколдуем на этапе монтажа и сделаем всё, как надо. Просто тебе нужно сделать максимум, чтобы выиграть, а это небольшой пустячок. К тому же, вам не нужно в открытую признаваться друг другу в любви до гроба, а наоборот — нужно держать интригу. Как занавес, куда каждый зритель нашего канала будет хотеть заглянуть.

— А что, если я не смогу этого сделать?

— Нам не нужны ваши драмы и расставания, это может плохо на тебя повлиять.

— И всё же?

— Не хочу тебя пугать, лапочка, но он будет здесь до тех пор, пока ты ему будешь рада.

Я замираю с открытым ртом. Он не спеша встаёт с дивана и обращается ко мне:

— Подумай над этим. Решение за тобой.

Фадеев медленно выходит из зала, пока я стараюсь хотя бы начать дышать. Мне кажется, что это всё какой-то ночной кошмар, который никогда не закончится. Кажется, что всю жизнь буду сидеть в этой башне, пока не смогу найти выход. Ложусь на диван, и теперь меня не видно никому, кто захочет сюда зайти. Пролежать бы здесь ещё три недели, а потом уехать домой.

Сворачиваюсь калачиком и утыкаюсь лицом в обивку дивана. Не хочу плакать, но не могу это контролировать последнее время. Хотя мне вместо того, чтобы лежать и страдать, нужно решить судьбу Максима Свободы. Всего-то. Если у нас всё будет хорошо — он останется здесь, а если я позволю себе обижаться на него — его выгонят. Это ведь так легко — решать судьбу талантливого человека, который ведёт себя как идиот. Если он идиот, это же не значит, что он должен уходить. Это же несправедливо! Но у меня нет сил на общение с ним. Нет сил смотреть в эти глаза, которые я изучила слишком хорошо. И теперь слишком больно возвращаться к этому взгляду.

Слышу, как дверь открывается, и Серёжа зовёт меня. Понимаю, что, если не покажусь ему сейчас, то все начнут меня искать. Поднимаю руку, чтобы он увидел.

— Крис, ты чего там?

Он подходит к дивану и садится рядом на корточки. Поднимаю голову и смотрю на него.

— Почему ты плачешь?

— Опять я перед тобой вся в слезах.

— Не очень хорошая традиция. О чём вы разговаривали?

— Серёж, ничего такого, просто он хочет, чтобы я не сидела на месте и работала. Чем быстрее, тем лучше. А я же вот… — Показываю на свой зашитый живот.

— Это издевательство какое-то, Крис. Вот этого я уже не понимаю совсем.

— Да, неприятно, — говорю я и вытираю слёзы. Больше плакать не буду.

— Слушай, я лично тебя буду оберегать. Пусть они только попробуют тебя не долечить — будут иметь дело со мной, — с тёплой улыбкой отвечает он, а я теперь не могу сдержать смех.

— Я это и так знала, Серёж. Что ты не дашь меня в обиду. Спасибо.

— Так, хватит меня постоянно благодарить. Уже не могу спокойно жить без твоих драм. Даже странно. Сколько у нас разница в возрасте? Я могу теоретически оказаться твоим настоящим отцом?

— Мне девятнадцать. Значит, двенадцать лет разницы. Вряд ли это невозможно, к великому счастью, — смеясь, отвечаю я.

— Кажется, я отвергнут.

— Тебе повезло. Правду говорю.

— Надеюсь, у меня получается хотя бы успокаивать тебя?

— Только у тебя и получается.

— Тогда пошли? Доешь свои яблоки. И компот.