Выкорчеванная (ЛП)

Башня Дракона возвышалась у подножия холмов на западной границе его владений. К востоку раскинулась вся наша долина, все деревни и фермы лежали как на ладони, а также в окно было видно все серебристо-голубое течение Веретянницы с бегущей вдоль нее пыльно-бурой дорогой. Дорога и река шли бок о бок через все владения Дракона, исчезая между деревьев и вырываясь на свободу за границей деревень, пока дорога не пропадала прямо на границе темной спутанной громады Чащи. Река проникала в его глубь в одиночестве и растворялась в нем, не возвращаясь обратно.

Еще здесь была Ольшанка. Город раскинулся прямо у Башни, здесь по субботам собиралась Большая ярмарка. За Ольшанкой, Пониз и Радомско приютились на берегах окрестных озерец, а еще дальше Дверник с его широкой зеленой сельской площадью. Я даже могла рассмотреть большие белые столы, накрытые для праздника, на который не захотел остаться Дракон. Я опустилась на колени, склонилась лбом на подоконник и заплакала.

Но матушка не пришла меня утешить, погладив по голове, и не обнял, утирая слезы, смеющийся отец. Я проплакала до тех пор, пока от всхлипов не заболела голова, кроме того я замерзла и одеревенела сидеть на холодном и болезненно жестком полу, у меня тек нос, но нечем было его вытереть.

Я снова воспользовалась подолом платья, и, чтобы собраться с мыслями, присела на край кровати. Комната была пустой, но аккуратной и отлично проветрена, словно ее только что оставили. Возможно так оно и было. Другая девушка провела здесь в одиночестве десять лет, глядя на долину в окно. Сейчас она уже отправилась домой, чтобы попрощаться с семьей, так что эта комната теперь моя.

Напротив кровати находилась единственная картина в огромной золоченной раме. Какая-то нелепая, слишком большая для крохотной комнаты и даже не настоящая картина. Так — широкая светло-зеленая полоса, серо-бурая по краям с одной яркой серебряной-голубой, широко извивающейся линией по середине и сходящимися к ней от краев серебристыми линиями потоньше. Я таращилась на нее, гадая не магия ли и это тоже. Ни разу не видела подобной штуки.

Вдоль серебряной линии на знакомом расстоянии были нарисованы круги, и спустя миг я вдруг поняла, что картина изображала долину, только плоской, словно с высоты птичьего полета. Серебристой линией была Веретянница, сбегавшая с гор к Чаще, огибая деревни. Цвета были яркими, краска глянцевая и нанесена тонкими мазками. Я почти видела волны на реке, блики солнца на воде. Картина притягивала взгляд и так и просила: глядеть на нее и глядеть. И все же, она мне не нравилась. Картина словно запирала живую долину в ящик, ограничивала ее, и ее вид напоминал мне о собственном заточении.

Я отвернулась. Не похоже, что я смогу остаться в комнате. Я совсем не завтракала, и даже не притронулась вчера к обеду — на вкус мне все казалось тленом. Казалось бы, теперь, когда со мной случилось худшее из того, что я могла себе вообразить, аппетит и вовсе должен был пропасть, ан нет — мне до рези в животе хотелось есть, а в Башне не было ни единого слуги. Так что никто, кроме меня не сможет приготовить мой обед. И тут меня посетила другая скверная мысль: «вдруг Дракон ждет, что я приготовлю обед и ему?»

И тут же еще хуже: «а что после обеда?» Кася всегда повторяла, что верит вернувшимся, что тот к ним не притрагивался: «Он ведь забирает девушек уже сотню лет, — твердила она, — какая-нибудь точно бы проговорилась и все бы узнали».

Но где-то неделю назад она тайком попросила мою матушку рассказать, каково это, быть замужней женщиной, и та рассказала ей о том, о чем поведала ей собственная мать накануне брачной ночи. Возвращаясь из рощи, я случайно подслушала их через окно, и простояла так, плача горючими слезами от гнева за Касину долю.

И вот теперь на ее месте очутилась я. А я-то не была такой бесстрашной… не думаю, что смогу глубоко дышать, как советовала моя матушка Касе, чтобы не было больно, а, напротив, не сожмусь от страха. На какое-то жуткое мгновение я представила себе, как лицо Дракона склоняется ко мне, даже ближе, чем в тот момент на смотринах. Его темные глаза холодны и блестят как камни. Твердые, будто железные и такие странно горячие пальцы стягивают платье с моей кожи. И он глядит на меня с этой противной довольной ухмылкой. Вдруг он весь такой лихорадочно-горячий? Он же будет лежать на мне словно куча углей на теле…

Я содрогнулась, освобождаясь от этих дум, и поднялась на ноги. Оглядевшись в комнатенке, я убедилась, что в ней негде спрятаться, поэтому я устремилась наружу и вышла обратно в коридор. В конце коридора находилась ведущая вниз винтовая лестница, так что я не могла разглядеть, что там ниже. Глупо бояться спускаться по лестнице, но я сильно перетрусила. Я едва не вернулась в свою комнату. Наконец, я оперлась о гладкий камень и встала обеими ногами на первую ступеньку. Тут я замерла и прежде, чем продолжить спуск, прислушалась.