Выкуп

Тем временем хозяин садится ко мне, заводит меня (уже готового к работе на полную катушку) и пару минут сидит неподвижно. Ему жалко эту блондинку Аню, но ничего не попишешь. Поздно, нужно жить дальше.

И вот он погрустил немного – и за телефон. Номер набирает и уже улыбается во весь рот.

– Кать, – говорит. – Как ты там, звёздочка моя?

Вот ведь как он умеет выражаться, мой хозяин. А с рыжей он всё острил да хохотал.

– Я сейчас к Саньке, – продолжает хозяин. – А потом за тобой. Час, полтора… Ну, целую, паломница Екатерина.

И мы отправляемся на Цветной бульвар.

Только мы выворачиваем из нашей дворовой арки на Щепкина, как я обнаруживаю, что к нам в хвост пристраивается чёрный «Фокус». Тот самый, что следил за нами. С двумя добрыми молодцами. И вот этот «Фокус» цепляется к нам и не отстаёт: и под эстакаду возле поворота на Цветной – за нами, и по самому бульвару чешет следом, как привязанный.

Ну, думаю, началось. А хозяину – невдомёк, у него своё на уме.

Не успеваем заехать во двор к Александру, а он сам бежит навстречу, с какой-то папкой в руках.

– Слушай, – говорит он хозяину. – Мне надо к Нюхалкову. Кровь из носу. Может, подбросишь, а по дороге поговорим?

– На Речной, в час пик? – морщится хозяин.

– Ладно, – говорит Александр, – поехали на метро. Будет быстрее.

Хозяин даже не думает отвечать на такие шутки, он со вздохом велит Александру садиться в машину, и мы отправляемся на Речной вокзал.

Только из двора – чёрный «Фокус» тут как тут.

Да, – думаю я. – Теперь и Александр «засветился».

Ладно, едем.

Сначала нам везёт: мы проскакиваем Цветной в одну минуту, а за пять – Олимпийский проспект. Зато на Рижской эстакаде мы садимся в громадную пробку и тащимся со скоростью, дай бог, десять километров.

А хозяину – хоть бы что: баранку вертит и педали нажимает на полном автомате, даром что живой человек. И при этом успевает спорить с другом и думать о том, успеет ли он вовремя к своей ясной звёздочке.

Пока я переживаю из-за пробок, мои мужики ведут свою высокоучёную беседу, которую передать во всей её глубине я не могу. Кругозору не хватит.

– Ну что? – спрашивает Александр. – Что ты намерен делать дальше?

Хозяин сначала молчит, а потом заводит речь о каком-то голосе. Какая-то гора, какой-то голос. Что-то про плоть, которую нельзя бросать без души. Грех, мол.

– У меня, – говорит хозяин, – семья. Я хочу попробовать жить по-человечески.

Тут Александр – как расхохочется. Недобрым таким смехом.

– И это говоришь мне ты! – восклицает он. – Ты, метивший в сверхчеловека, ты, научивший меня выходить за пределы своего бренного тела…

Во как.

– Чепуха это всё, – отвечает ему хозяин. – Нечего нам делать там, за этими пределами. Кстати, Аня приходила…

И он рассказывает: так, мол, и так. Приезжала. Волнуется, переживает, страдает.

– И с ней что делать? – спрашивает хозяин. – Она ведь ни в чём не виновата.

Александр некоторое время молчит, разглядывает Ленинградский проспект, по которому мы и не скажешь, что куда-то едем. Так, тыкаемся, мыкаемся. Минута – едем, пять – стоим.

– Я много о ней думал, – говорит, наконец, Александр. – Я изучил, как она живёт. Я пытался понять, кто она есть. Понимаешь…

Здесь он пускается в такие объясненья, что я даже не пытаюсь их передать-перевести. Гламур и офисные черти, блаженный Фома с Августином аквинским, потребительский бум и деградация духа, бритва Оригена и символ веры Оккама… – малая часть из того, что наплёл Александр в своё оправданье. В оправдание того, что больше не любит Аню.

– Надо же, – удивляется хозяин. – Быстро ты сумел… Поздравляю.

– Я оценил глубину твоей иронии, – отвечает ему Александр. – Но ты сам виноват.

– Я? – спрашивает хозяин.

– Ты, – отвечает наш друг. – Ты открыл мне такие глубины, ты показал мне такие высоты, что перед этим моя любовь – просто болезненный эпизод. Психическая реакция неудачника. Неудачник и умненькая, смазливенькая блондинка. Банально до тошноты. Я не хочу теперь ни банальности, ни приземлённости.

– Чего же ты хочешь? – говорит хозяин.

Александр опять начинает загибать такое, что не для моего механического умишка.

Во-первых, говорит он, я хочу обозреть мир во всём его географическом размахе и – опуститься на всю его метафизическую глубину.

(Уф! Что всё это означает? И такое «метафизика»? – ну кто бы мне объяснил.)

Во-вторых, смеётся он от удовольствия, – я научился проникать в тела, несвободные от душ. Понимаешь?

– Что? – резко спрашивает хозяин и даже чуть виляет мною на дороге, так что рядом едущий сосед на «опеле» энергично шевелит губами за стеклом и крутит пальцем у виска. А хозяин, обходя соседа на два корпуса, успевает ещё показать ему вытянутый средний палец. – Что значит, проникать?

По-прежнему щурясь от распирающей его радости, Александр объясняет хозяину, что научился выталкивать, вышибать души из тел, когда те находятся на грани: толкни – они и полетели. Во сне, в бреду, в коротких полуобморочных состояниях. Вот, буквально вчера удалось вытолкнуть душу из одного женского тела, когда оно задремало в метро.

– Из женского? – переспрашивает хозяин, озадаченный.

– Да, – усмехается Александр.