Выкупи меня

Значит, даже он не может справиться сам…

Глава 5. О правах вещей

Ника

Прихожу в себя в номере отеля, из которого сбежала.

Круг замкнулся.

Мне остаётся лишь хмыкнуть от горькой иронии.

Приподнимаюсь, опираясь на дрожащие руки, оглядываю комнату. Сразу же натыкаюсь на недобрый взгляд тёмных глаз.

Аристарх сидит в кресле напротив кровати и пристально разглядывает меня.

Выглядит он не лучшим образом — волосы всклочены, рубашка выправлена и измята, бледен.

Впрочем, я, наверное, выгляжу не лучше. Но зеркала здесь нет.

— Набегалась, — ехидно тянет он. Не спрашивая — констатируя.

Я молчу, опускаю голову. Что могу теперь, после того, как он купил меня по-настоящему? После того, как сама умоляла его об этом на коленях?

— Встань! — требует он, даже не зло, как мог бы, а скорее устало.

Пытаюсь выбраться.

Моя нелепая одежда вся измялась, от полосок остались отпечатки на теле.

Я босиком, поэтому ёжусь, ступая на ковёр. Он, конечно, пушистый. Но ворс жёсткий и неприятно щекочет ступни.

— Подойди!

Шатаясь, иду вперёд. Не возражаю. Не прошу.

У меня больше нет права ни на что. Я сама продала свои права.

— На колени!

Послушно опускаюсь возле его кресла. Задираю голову, смотрю на него. Его тонкие красивые пальцы обнимают мой подбородок, вздёргивают лицо ещё выше.

Теперь мы смотрим друг на друга. Пристально. Глаза в глаза.

В его — клубится мрак.

Он наклоняется и целует меня. Без страсти. Будто делает снисхождение. Словно ему неприятно.

Но поморщиться или отстраниться я не могу.

— Откуда ты знаешь Драгина? — вопрос застаёт врасплох, заставляет нервно сглотнуть. — Почему ты испугалась его?

Я не могу. Эта тайна слишком постыдна. Я привыкла прятать её глубоко вот уже несколько лет.

Если Эдик Милонов был моим кошмаром, но Всеволод Драгин — моим позором. Обжигающим. Клеймящим.

И тут — смею сопротивляться. Я могу отдать своему мужу всё, даже гордость. Но не хочу демонстрировать своё унижение, падение, отвратительную себя. Поэтому мотаю головой:

— Не спрашивай, — губы сохнут от одних только воспоминаний. — Не скажу.

Аристарх ехидно усмехается:

— Кажется, ты не поняла, моя драгоценная жёнушка, — ты не имеешь права на слово «нет». Я хочу всю тебя, со всеми твоими тайнами. Разве у супругов должны быть секреты друг от друга?

Мне хочется сказать: «У тебя же их полно!» Но я и впрямь не имею права на «нет».

Закрываю лицо руками, потому что щёки горят так, что мне кажется, сейчас пойдут волдырями.

Как сказать? Как признаться в таком? Ведь… нет, он не забрал мою невинность. Но…

Вскидываю глаза:

— Накажи за непослушание. Но сказать не могу.

— Ника! — почти рычит он. — Я должен знать правду, что придумать, как действовать дальше. Чтобы тебя же, дуру, защитить.

Глубоко и судорожно вздыхаю, но спрашиваю сама, вместо того, чтобы ответить:

— Он твой враг?

— Сейчас все мои враги. Грядёт нечто страшное, Ника. Мне нужно знать всё, чтобы понимать, как реагировать на те или иные вызовы.

— Если он твой враг — это хорошо, — бормочу я. — Он умеет быть благородным.

Аристарх нехорошо щурится.

— У тебя с ним что-то было?

Вспыхиваю, хотя, казалось бы, куда сильнее.

— И да, и нет.

— Они видел тебя без одежды?

— Почти.

— Он трогал тебя?

— Да, — совсем тихо.

— Ты хотела этого?

— Я была пьяна. Почти ничего не соображала. Но… всё равно начала плакать. И… он остановился. Отпустил. Но сказал, что однажды встретимся вновь. И тогда я стану его подстилкой.

— Вставай, — командует Ресовский.

Поднимаюсь, хоть колени ватные и дрожат.

— Раздевайся!

Он мой муж, он имеет право. У нас брачная ночь, и нет ничего постыдного в том, чтобы раздеться перед ним.

Но мне бы было куда легче, если бы во взгляде мужчины было куда меньше презрения. Если бы он не жёг меня им, не хлестал.

Стягиваю с себя ненавистные тряпки.

— Не так! — рявкает Аристарх. — Предложи мне себя. Покажи, что я купил.

Судорожно вздыхаю. Стараюсь двигаться эротичнее, насколько это возможно. Но выходит слабо, потому что меня трясёт. Слишком много негативных эмоций за последнее время.

Наконец я полностью обнажена. Не прикрываюсь, позволяю смотреть, хотя щёки и пунцовеют. Я впервые осознанно обнажилась перед мужчиной.

Тот случай — мой позор — он не считается.

— Сядь на кровать!

Повинуюсь.

Ресовский продолжает сидеть на своём месте. В номере полумрак, и я не могу рассмотреть эмоции на его красивом лице.

Опускаюсь на покрывало. Оно по-прежнему усыпано лепестками, но вот только они скукожились и высохли. И теперь неприятно щекочут и покалывают кожу.

— Покажи мне, как он тебя трогал.

Сжимаюсь.

Нет. Не хочу. Грязно.

— Ну же, Ника. Давай. Не испытывай моё терпение!

Я опускаю руку и касаюсь себя между ног.

Всхлипываю.

Потому что воспоминания слишком неприятны. Уродливы. Стыдны.

— Не верю, что Сева трогал тебя так вяло. Девки текут от него. Называют горячим.

Пылаю, хочу нырнуть под кровать.

— Покажи мне. Давай. Шире ноги! Интенсивнее!

Выполняю, а по щекам градом катятся слёзы.

Гадко. Боже, как гадко!

Ресовский, наконец, встаёт. Идёт ко мне, хватает за волосы, выгибая шею.

Скулю, кусаю губы.