Выкупи меня

Кто бы мог подумать, что Аристарх — такой романтик! А вот лепестки роз — это только звучит красиво. Нет, они, конечно, приятны поначалу, атласно касаются кожи, ласкают…

Но потом — липнут. Бррр… Я теперь вся в этих красных точках. Как пятнистый жираф.

Надо бы в ванну.

Спускаю ноги с кровати, встаю…ой…

Больновато.

Кажется, кое-кто перестарался. Да и размерчик там — ого-го. Ощущения, что разворотил всё внутри.

Но от этих мыслей на губы вновь наползает глупая улыбка.

Сама же хотела так, сама подмахивала и ногами обнимала… И шептала, как заведённая:

— Не останавливайся… только не останавливайся…

Будто он собирался.

До ванной всё-таки добираюсь. Здесь тоже всё романтично — горят свечи, плавают цветы в воде…

Мой любимый иланг-иланг! И где только взял такую экзотику? Хотя, о чём я? Это же Ресовский! Он может что угодно.

И я тоже теперь… Ресовская.

Вероника Ресовская.

Впервые произношу новое имя, пробуя его на вкус. Клубнично-шоколадное. С толикой иланг-иланга.

Ловлю один золотистый цветок, вплетаю в волосы, откидываюсь на бортик и прикрываю глаза.

Как же хорошо…

Вылезать неохота…

И уже ничего нигде не болит.

Более того, появилось желание найти мужа и… пошалить ещё немного. Во мне проснулась дикая кошка. Хочется шипеть, царапаться, мяукать. А потом — мурчать и тереться о хозяина.

Выбираюсь из тёплого ароматного плена ванной, накидываю заботливо приготовленный халат, смотрю на себя в зеркало…

Губы припухли от диких поцелуев, глаза шальные, волосы растрёпанные… Но, чёрт побери, я себе нравлюсь. Такой нравлюсь.

Мне нравится быть его. Нравится ощущать себя Вероникой Ресовской. Поднимаюсь на цыпочки, верчусь, оглядывая себя со всех сторон, впервые по-настоящему осознавая, что хороша. И чувствую, как от этого сознания внутри бурлит сила, тёмная, но правильная, глубинно-женская. Та, что сводит мужчин с ума. Та, отражение которой я видела сегодня в глазах мужа.

Надо найти его. Сколько можно болтать по телефону? Как девчонка какая-то!

Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать. Бойся, Арис. Я сейчас тоже настроена тебя съесть.

Хихикаю над своими мыслями и планами, зачем-то на цыпочках крадусь к двери из спальни.

Приоткрываю, выхожу в гостиную…

Оу! Он тут не один. С Глебом!

Это плохо. Это толчком вкидывает в реальность. Так, что воздух начинаешь хватать ртом. Так, что тонешь… Особенно, когда через толщу помутнившего сознания слышишь:

— … отдавал приказ… он упал… крови, говоришь, много было… закричала?… но всё равно продолжил… свадебное платье…

Обрывки. Но больше и не надо, чтобы понять о чём речь. Вернее о ком. О нас с Вадимом.

Это доходит, обдавая ледяным холодом.

Как и то, что я только что занималась любовью с его убийцей. И мне понравилось…

Кажется, я всё-таки всхлипываю или ойкаю, в общем, выдаю себя. И два хищника тут же оборачиваются в мою сторону. Они сейчас оба такие… жуткие. В глазах — гнев и ярость. Я — причина этих тёмных чувств? Или…

Думать некогда.

Нужно бежать, пока чудовища не совершили бросок. И я поворачиваюсь и несусь прочь. Куда?

Не знаю…

Подальше… по длинному коридору…

Бежать-бежать-бежать…

Не успеваю.

Меня настигают, хватают за шиворот, как нашкодившего котёнка, и, игнорируя треск ткани, приподнимают над полом.

Сучу ногами, извиваюсь, пытаюсь вырываться.

Аристарх перехватывает меня поперёк талии, сжимает вместе мои запястья и рычит в ухо:

— А ну, стоять! — замираю, жалобно скулю. Ощущаю спиной, как напряжены мускулы его большого сильного тела. — Всё, Сахарок, хватит. Набегалась! Одного раза достаточно! Я согласился купить тебя, если ты примешь мои условия. Какие, повтори? — жёстко, будто сечёт. — Ну! — аж полыхает весь яростью. — Говори! — встряхивает отнюдь немилосердно.

Он хочет, чтобы я снова сделала это. Сломала себя. Плюнула на свою гордость.

Но я не хочу. Не буду так. На его условиях. Иначе совсем потеряю всякое уважение к себе. Поэтому закусываю губу, тихо скулю и мотаю головой.

Я не скажу.

Он ярится ещё больше.

— Так, значит, — захват на запястьях усиливается, наверняка, останутся синяки. — Хорошо, — шипяще-рычаще выдаёт он, — я напомню. Освежу твою память. Так вот — ты согласилась быть моей игрушкой, подстилкой, моей собственностью. Домашней утварью. Личным питомцем. Тем, кем я пожелаю. Так?

Не дождёшься. Снова упрямо мотаю головой.

— Так, — сам же отвечает он. — А я, моя драгоценная, ещё не наигрался. Понятно?

— Когда наиграешься — что тогда? — зло выпаливаю я, наступая босой ногой ему на ногу. Над ухом раздаётся довольный смешок — ему ни черта не больно! Он развлекается! Сволочь!

— Я не загадываю так далеко, Сахарок, — насмешливо отзывается он, щекоча горячим дыханием мне шею и чуть прикусывая мочку уха. — Но в ближайшие семьдесят лет точно не мечтай от меня избавиться.

— Семь… десят?.. — поперхнувшись, переспрашиваю я.

— Если будешь себя хорошо вести — то, так уж и быть, могу скостить до шестидесяти. Но раньше — не надейся!

И… совершенно бесцеремонно взваливает меня на плечо и, смачно шёпнув по ягодице, тащит назад.

Я ору, колочу его по спине, извиваюсь. Но лишь зарабатываю новые шлепки… Увесистые! До слёз из глаз!

Гад!