Вылитый папа

– Так какую же историю ты хотела мне рассказать? – спросила Инна. Она готова была выслушать любую, даже сто раз слышанную, семейную сагу, лишь бы мама не молчала. «Скорая», в которой Инна везла мать в больницу, то и дело застревала в жутких московских пробках, несмотря на включенную сирену.

«Только бы скорее доехать до больницы, там ей помогут, как случалось уже не раз», молилась Инна, сжимая поручень до синевы в пальцах.

Час назад докторша Алла Александровна, не просто врач, а давний друг семьи, примчалась к ним в дом по робкому, как всегда, интеллигентному звонку мамы и тут же вызвала и «Скорую», и Инну с работы. В прихожей она шепнула перепуганной Инне, что дела обстоят хуже некуда, и дай Бог, чтобы и на этот раз все обошлось. Хотя шансов, если честно, немного.

В салоне «Скорой» мама после многих уколов и ингаляций держалась молодцом, отказалась лечь на жесткую койку и устроилась в кресле напротив Инны. «Хочет наглядеться на меня напоследок», – подумала Инна и тут же с испугом отогнала эту мысль.

– Я хотела рассказать тебе одну историю из твоей жизни, – заговорила мама и неожиданно улыбнулась. Она всегда улыбалась и шутила, когда ей было очень скверно.

– Моей жизни? – уточнила Инна. – Тогда, наверное, я не хуже тебя ее знаю.

Жизни матери и дочери были переплетены тесно, словно пуповина, связывавшая их сорок лет назад, пульсировала до сих пор вопреки всем законам природы.

– Ну, все знать ты не можешь, тогда ты еще на рояле спала, – поправила ее мать.

Как раз про рояль Инна слышала сто раз. У родителей не было денег, чтобы купить детскую кроватку, и Инна первый месяц своей жизни провела на кабинетром рояле «Красный Октябрь». Правда, на ее музыкальности это, увы, впоследствии никак не отразилось.

– Так вот, когда ты еще спала на рояле, – продолжала мать, – я решила уйти от твоего отца. Впрочем, об этом я тебе тоже сто раз рассказывала. Ну, о том, что надоели его беспробудное пьянство и болезненная ревность. А тут еще и грудной ребенок в доме. Я однажды поняла, что двоих – мужа и ребенка – мне просто не потянуть, душевных, да и физических сил не хватит, и выбрала тебя. Мы расстались с твоим отцом, когда ты только-только научилась стоять в кроватке. Впрочем, ты это и сама знаешь.

– И у меня потом всю жизнь был приходящий папа, – грустно улыбнулась Инна. Ей показалось странным, что именно сейчас мать заговорила об отце. Отца Инна любила какой-то огромной болезненной любовью, хотя с ранних лет понимала: показывать это, значит, – обижать мать. И постепенно привыкла с детства прятать свои чувства к веселому, шумному, большому и красивому, хотя и немного чужому мужчине, как прятала игрушки и подарки после каждого свидания с ним.

– Но я не рассказывала тебе прежде одну вещь – продолжила мать. Машину тряхнуло, и она схватилась за кресло так, что ее маленькие хрупкие пальцы стали и вовсе белыми, но она заговорила снова. – Понимаешь, не хотела снижать в глазах ребенка светлый образ отца. А твой папаша тогда словно с цепи сорвался, стал налево и направо говорить, что ты не его дочь. Думаю, он по-своему любил меня, был сильно уязвлен моим уходом и решил таким образом отомстить. А, может, просто из-за обиды на меня алименты платить не хотел. Вот и стал плести разные истории. Без конца приписывал мне мнимых любовников, никакие разумные доводы на него не действовали. Даже старичка из академии наук, моего тишайшего научного руководителя, приплел. Дескать. недаром он взялся руководить моей кандидатской. На всякий случай твой отец сообщил и в партком, и в профком у себя на работе сенсационную новость: мол, его заставляют содержать чужого ребенка.

– А что, нельзя было сделать генетическую экспертизу? – удивилась Инна.

– Ну, ты даешь! – мать попыталась рассмеяться, но, почувствовав резкую боль в груди, поморщилась. – Еще скажи, что он мог в то время не ревновать, а выяснять по мобильнику, где я нахожусь, или послать е-мейл с работы. Не забывай, дорогая моя, шла вторая половина прошлого века! Тогда даже пол ребенка во время беременности не могли определить! УЗИ появилось гораздо позже.

Словом, твой папаша закусил удила и даже отписал своим уральским родственникам: так, мол, и так, развожусь с Лидой по ее требованию. У жены, дескать, оказался дурной характер. И дочка, кстати, у нее не от меня…

– А они – что? – ошарашено спросила Лиза. Эта семейная тайна в духе бразильского «мыла» открылась ей впервые, и надо было ее как-то осмыслить.

– А им-то что? Ну, разводится Володя с Лидой – и Бог с ним. Баб что ли в Москве мало? Молодой, красивый, образованный, работает в редакции серьезной газеты. Короче, новую найдет. А у них, мол, своих забот хватает. Мало ли как там, в столицах, с жиру бесятся. Вот и Лидка хороша – при живом муже от кого-то дите нагуляла…

– И к чему ты сейчас это вспомнила? – спросила Инна мать каким-то низким, показавшимся ей чужим, чужим голосом.

Мать аккуратно поправила у дочери шарф, вгляделась в нее внимательными светло-карими глазами, совсем другими, чем у Инны (дочери достались от отца серо-зеленые) – и нежно погладила ее руку.