Вымогатель

Гриша был тихий, учился не очень хорошо, в классе к нему привыкли и не очень обижали. Тем более что Гриша всегда находил себе друга и покровителя из числа сильных ребят. Если Грише нужна была марка или какая-нибудь другая вещь, он не жалел времени и усилий, чтобы ее раздобыть. Брал он настойчивостью и терпением, не свойственными возрасту, провожал хозяина нужной вещи до дому, давал списывать на контрольной и угощал мамиными бутербродами. Он мало ел, потому что бутерброды в войну были выгодным обменом. Кушак с седьмого класса считался другом Вольского. Вольский умел вовремя сказать, что Кушак очень хороший парень, замечательный спортсмен, такой талантливый и добрый. Кушак не ценил вещей, и Вольский всегда что-нибудь у него получал. А Кушак привык к обстановке искреннего восхищения, которой его окружил Гриша. В десятом классе Кушак встречался с одной девушкой, а Гриша был его оруженосцем. Он относил записки, стоял в очереди за билетами в кино и ходил с ней в кино, если у Кушака оказывалась в это время тренировка или кружок в зоопарке. Однажды девушка сказала, что больше с Кушаком встречаться не будет, что она сделала выбор. В пользу Вольского. Пусть Вольский маленького роста и не так знаменит в школе, но по своим человеческим качествам он превосходит Кушака. Кушак был склонен примириться с потерей, потому что готовился к соревнованиям, но кто-то в классе пошутил, что Вольский выцыганил у Кушака девушку, наверное, за бутерброд — все помнили про бутерброды военных лет. Кушак обиделся на Вольского, и все думали, что он Гришу изобьет, но Кушак его не тронул. Вольский смотрел на него робко, жутко раскаивался и, как сам признался лет через пятнадцать, готов был отказаться от девушки в пользу Кушака. «Вернее, обменять ее на что-нибудь с выгодой», — не очень вежливо ответил на это Кушак.

Кушак вернулся к розовому замку и, присев на корточки у раскрытого чемодана, начал собирать распылитель. Грикуров стоял рядом, молчал, думал, успеет ли домой к семи тридцати, к началу футбольного матча. Еще полчаса назад такие мысли не приходили Грикурову в голову — замок казался зловещей и неодолимой загадкой.

— Хорошо, что Вольский внутри сидит, — пробормотал Кушак, не поднимая головы.

— Почему? — удивился Кушак.

— Какая-нибудь светлая голова додумалась бы кинуть туда бомбу или подложить заряд. Колония разлетелась бы на куски и прижилась. Имели бы десять замков вместо одного.

Кушак махнул рукой в сторону подросшей пирамидки.

— Колония? — спросил Грикуров. Он раздобыл где-то белую панамку, и в тени ее лицо казалось совсем черным, лишь белки глаз голубели и как будто фосфоресцировали.

— Колония, — Кушак кивнул в сторону палатки химиков, — Они же вам, наверно, сказали?

— Сказали. И я сначала не поверил. А вы что собираетесь делать?

— Это активная культура бактерии, которая их убьет. Чума.

— А не опасно?

— Чума только для них. Ни людям, ни растениям ничего не угрожает.

Они встретились через пятнадцать лет на стоянке такси. Кушак к тому времени переехал в Ленинград и бывал в Москве наездами. Наверно, поэтому и не приходилось встречаться со школьными товарищами. И Кушак обрадовался, встретив Вольского. Вольский не потерял сходства с ангелом, хотя золотые кудри поредели и узкое тело равномерно обросло жирком. В тридцатипятилетнем мужчине сходство с ангелом не столь чарует, как в мальчике. Вольский был одет в недорогой, но тщательно выглаженный костюм. Галстук тоже был недорогой, скромный и респектабельный. Он был строителем и сравнительно высоко продвинулся по служебной лестнице. Он очень интересовался жизнью Кушака. Спрашивал и повторял с сожалением:

— Только младший научный? Чего же ты, Коленька? И диссертацию не защитил? Чего же ты, милый? Ты же такие надежды подавал! — В голосе Вольского звучали отеческие интонации.

Наверно, так реагировал на рассказ блудного сына его удачливый и послушный брат, пока на кухне свежевали тельца.

— А марки все собираешь? Нет? А я собираю, времени мало, но не отказываюсь от детских привязанностей. Нужно же когда-нибудь расслабляться. Правда? У меня восемь медалей за участие в выставках. Ты случайно не видел последнего номера «Заммлер экспресс»? Это филателистический журнал. Солидное издание. Там обо мне написано. А что-нибудь от старой коллекции осталось? Подарил кому-нибудь? У тебя неплохие вещи были, я очень жалел, что не выменял в свое время. Помнишь, в шкафу лежали, на нижней полке. Так и лежат? Не может быть!

Вольский затащил Кушака к себе.

— Ты же в Москве редко бываешь. Хочешь, чтобы мы еще десять лет не увиделись? Не хочешь, тогда пошли. У меня кооперативная квартира. Две комнаты. А мама в старой осталась. Недалеко, час потеряешь, не больше. И не мечтай отказываться.