Вымышленные и подлинные истории Алекса

- Совесть поимей! У пацана просишь, - укоризненно говорит ему дядька помоложе, совсем непохожий на психбольного. Тут много таких "непохожих". Или я, будучи ещё юным и незрелым, отличать не могу мух от котлет...

Едва я возвращаюсь в палату, дежурная смена кричит:

- Завтрак, подъём!

Вот те и раз! А я анализы ещё не сдал…

Сажусь за длинный стол, со всеми остальными. Накрывальщики раскладывают слабенький чаёк и небольшие порции манной каши. Тут же появляются на большой тарелке кусочки батончика с маленьким квадратиком сливочного масла, которые моментально расхватывают ещё сонные обитатели наблюдательной палаты номер один.

Позавтракав, я кормлю с ложки привязанного Саню Цыбана. Он благодарно кивает мне, просит попить чаю. Я подношу к его губам маленькую, металлическую кружку.

- Спасибо, пацан!

После завтрака выполняются врачебные назначения. Таблетки выдают во время еды, а после - уколы. Меня вызывают в процедурный кабинет. Там уже две молодые медсестры вовсю колят болючими уколами пациентов нашей палаты.

Раньше аминазин разбавляли половиной ампулы раствора новокаина, чтобы не так было больно. Тем более биксы в то время были стеклянные, иглы туповатые. Многим больным приходящий в отделение хирург вырезал абсцессы на ягодицах, если не помогал парафин. Я стою со спущенными штанами больничной пижамы и семейными трусами, медсестра шлёпает по ягодице, вводит назначенную дозу. Кто-то даже подпрыгивает от боли.

Медсестра недовольно отпускает неприятную фразу, после чего уходит с металлической коробкой биксов, наполненных инъекциями, в наблюдательную палату - колоть привязанных; другая остаётся в процедурном кабинете.

Я захожу после укола в туалет и закуриваю. Голова кружится от укола, жопа болит, невозможно сидеть в курилке. По возвращении в палату нарываюсь на ругань медички.

- Ну-ка, ложись, а то на вязках окажешься! После аминазина разве можно ходить? Упасть хочешь?!

Спорить бесполезно, и я со стоном медленно опускаюсь на шконку.

- Падлы поганые! Садисты проклятые! - ругаю я про себя и психиатров и медсестёр. - Вас бы так поколоть! Сперва на себе испытайте.

Я не такой идиот, чтобы произносить это вслух. Рядом лежит наглухо завёрнутый Юра Двуглов. Все его ноги и тело покрыты ужасными ожогами от сигарет. Двуглавый тушил их сам о себя. Он глупо улыбался, потирая, как маленький, рука об руку.

Во второй палате лежал его родной брат, Вадик. Высокий, худой как спичка парень, он не был таким слабоумным, как Юрка, как раз наоборот - весьма симпатичный и активный. Вадим охотно играл в шахматы, домино и шашки, хорошо соображал в игре. Иногда он зачумлялся, и его заводили в наблюдалку.

- Трахаться хочу! - орал привязанный Двуглов-младший.

- Фашисты, блин, фашисты! Вторая мировая! - вторил ему Юра.

Их обоих больше нет. Юрка помер в 1991-ом году, в "знаменитой" Содышке. Вадим - в 2002-ом; причина его смерти мне неизвестна. Похоронены отдельно друг от друга.

Скоро обход, меня должны сегодня вывести из наблюдательной палаты. В нашем отделении самая большая наблюдалка во всей психушке - на 25 шконок! Как-то раз я поступил, и все, кто находился в надзорке, были на вязках, некоторые замотаны и под широкий. Привязали за руки до кучи и меня. Через час прибежал Юдин, завотделением, и велел одну руку мне развязать. Вечером отвязали и вторую. Так мне, лишь одному из всей палаты, несказанно повезло. Вот тогда мы и познакомились с Шурочкой (Александрой Ивановной), молодой и весёлой медсестрой. Однако Шурочка была звездой далеко не для всех. Во второй, инсулиновой, палате стажировалась на инсулинотерапии другая молоденькая темноволосая Александра Ивановна, ныне старшая медсестра третьего отделения нашей ВОПБ№1. Изредка я на них обеих втихаря онанировал. Что ещё можно позволить себе в психушке?.. Вечерами в курилке вовсю гоняли кружку с чифирем завсегдатаи и блатные авторитеты нашего отделения. Это были мужики 30-50 лет. За плечами некоторых из них были тюремные сроки - так сказать, бывшие заключённые; кто-то побывал в знаменитой специализированной психбольнице строгого режима с интенсивным наблюдением Сычёвке, в Смоленской области. До сих пор эта психушка наделена дурной славой, выживать в её условиях очень трудно.

Были там покойный Саня Цыбанов и Юра Баженов, тощий молодой мужик, похожий лицом на образ Иисуса Христа, только в отличие от него со злыми, колючими глазами - как у хищника. Баженов дважды умудрялся проносить с собой нож, потом внезапно доставал его и принимался шантажировать врачей нашего отделения. Надо отдать должное Юдину - заведующий в подобных случаях вёл себя очень смело и рискованно.

- Брось нож! - резко кричал Бажену Вадим.

- Выписывай меня, у меня нет в этот раз принудки, - извивался с ножом в руке Юрий. - А то перережу себе горло! Мне терять нечего.

Вадим соглашался на все условия этого больного, но едва тот бросил нож, который чуть не попал во врача, сделал вероломный трюк. Буяна скрутили и, кроме основных вязок, замотали под широкий бинт. Но мне было на него наплевать. Я жду обхода.