— Пять минут жду! — изменившимся, приказным голосом сказала она, выходя из душевой.
Косте вдруг стало плохо. Он вспомнил первую, неудачную ночь с женой, когда второй раз попал уже к ней, после свадьбы и рождения сына. Зыбов вовсю пахал на стройке, а маленький Никита полностью повис на руках у Клавдии Васильевны.
Катя, разумеется, не работала, но и должного внимания сыну не уделяла. Мальчик рос нездоровым, с умственной отсталостью. Молодая женщина вдруг стала раздражительной, начались скандалы.
— С ребёнком должна я всё время сидеть? — укоризненно спросила Клавдия в один из таких скандалов.
— Мне всё надоело!!! Как мне всё надоело! — выкрикнула в ответ Катя. — И зачем я только с вами со всеми связалась!
— С нами это с кем? — повысила голос свекровь. — Вообще-то замуж ты выходила, да и рожать тебя никто не заставлял.
— Да! Вот вышла, дура, на свою голову! А теперь страдаю от вас! — истерично выкрикнула Катерина.
— Слушай, девочка, я из-за тебя работу на фабрике оставила, с вашим дитём сижу, а ты ещё смеешь в чём-то упрекать? Ты жила в общаге, сейчас живёшь в двухкомнатной квартире — ради Кости и Никиты тебя прописали.
— Я хочу красиво жить! А не в этой халупе, со слабоумным сынком. Вот посмотри! Посмотри, как глупо он мне улыбается! Какая глупая рожа у моего сыночка! Вся в твоего…
Клавдия залепила Катерине пощёчину.
— Ударь! Ещё раз ударь! Бей ещё! — залилась Катя слезами и заревела.
— Глаза бы мои на тебя не смотрели…
— Что?..
— Повторить по-украински, если по-русски не понимаешь?
В это время появился в дверях усталый, пришедший с работы Костя. Он посмотрел на пропитанных неприязнью друг к другу двух женщин и ушёл в другую комнату. Лёг на диван. Жена даже не соизволила приготовить ему ужин, а мать была занята с Никитой.
Ночью с Зыбовым произошёл второй психоз. Спецбригада скрутила Константина и увезла на четыре месяца в психушку.
— Грязная старуха! Тварь!!! У-у-убью, мразота! — заорал вдруг Костя в душевой.
Из лейки продолжала течь бешеной струёй вода, а в комнату влетели санитар с двумя алкашами в сопровождении дежурной медсестры.
— На удавку его, скользкий, падла! — просипел один из алкоголиков, весь в наколках, помогавший скручивать буйных.
— Брыкается, гад, — ответил санитар, но бить Костю не стал.
Подошла медсестра — незаметно, "под шумок", сделала Зыбе укол. Тот быстро обмяк, его быстро схватили и повели на заранее приготовленный свободный шконарь в наблюдательной палате. Костю привязали не только за руки и за ноги, но и обмотали грудь широким бинтом. Он едва не задохнулся, очнувшись от укола, и умолял ослабить вязки. Старая санитарка Анисимовна проигнорировала его просьбу, алкаши, пившие чифирь, сидевшие с Эдиком на диване — тоже. Лишь хомячья рожа, когда вошла с дежурным психиатром в палату, откликнулась на зафиксированного бинтами мужчину. Дежурный врач, назначив аминазин в уколах, сразу ушёл, а медсестра, подсев к Зыбову, пыталась выяснить из-за чего вдруг у него произошло резкое ухудшение состояния.
Наутро Анна Львовна оправдывалась в кабинете у заведующего отделением. Пожилой психиатр с седой аккуратной бородкой, голубыми, как ручей, глазами и красивой причёской, в белом халате, смотрел на санитарку очень сурово.
— Я же по-человечески к нему подошла — в ванну хотела проводить. Смотрю, грязный какой-то сидит. Вшей недолго подцепить…
— Слышь, Львовна, ты кого хочешь надуть? — резко перебил её старый врач. — Ты думаешь, я не знаю с какой целью ты с ним пошла?
— Владимир Васильевич! Умоляю вас! — заплакала санитарка.
— В общем, так, — ответил заведующий Куприянов, — ты, когда на работу устраивалась, отлично знала все наши правила насчёт больных и всего прочего. Поэтому на первый раз, поскольку ты давно у нас работаешь, строгий выговор и лишение денежных премий на год! Поняла? Ещё один косяк и вылетишь по статье! Пошла вон!
Зарёванная Анна Львовна выскочила как ошпаренная из кабинета Куприянова.