Сержант прыгает на землю. Ноги не держат, и он беспомощно падает набок. Вокруг лес, как в заповеднике, тишина, только птички поют. Невольно вспомнился ландшафт перед радаром: леса нет совсем – бетонный плац, а дальше расходящаяся широкая просека с чахлой травой. Хотя чем дальше от радара, тем выше трава. Потом кусты, потом подлесок, ну а потом лес… Может, там расчищают, а может, само выгорает. Наверное, само выгорает. Мысли прервала рвота, впрочем, не сильная. Так, чуть блеванулось, и полегчало. Кое-как встал, сделал несколько шагов до ближайшего дерева. А вот пописать оказалось проблемой. Струя мочи действительно была горячей – ну, может, и не горячей, но теплее обычного – «дымит», как на морозе. Но не в этом проблема – мочиться больно! Вспомнилась давным-давно перенесённая гонорея, которую подцепил перед выпуском из ПТУ. Почему-то стало очень весело: «От радара трипак подхватил!» А потом сразу грустно – настроение менялось, как диапазоны в приёмнике. Корчась от рези, сержант Ляховецкий наконец выссался. Штаны были порядочно намочены, так как его всё ещё сильно качало и выполнять всю процедуру пришлось при помощи одной руки, опираясь второй о дерево. Ляховецкий ругнулся и поковылял открывать кунг.
В кунге было тихо. Двое беспорядочно лежали на полу. Голова прапорщика находилась под лавкой, рядом с сапогом Альмухамедова. Сам Сатар лежал лицом вниз в рвотной луже. Один Синягин полусидел в углу, тоже облёванный, но с полуоткрытыми глазами, никак не среагировав на свет.
– Товарищ прапорщик, Михал Саныч! Альтик, Синя! Вы чё, мужики?!!
Ответом был только сдавленный вздох со стоном Синягина.
Ляховецкий с трудом залез в кунг и стал тормошить лежащих. Все были живы, но без сознания. Вытащив откуда-то пару засаленных ватников и старое солдатское одеяло, сержант попытался устроить какое-то подобие изголовья и уложить на него в ряд всех троих. Наконец это удалось. Сам он чувствовал себя заметно лучше, чем пять минут назад, головная боль утихла, хотя головокружение оставалось… Ясно, что никакой другой помощи, кроме скорейшей доставки к врачу, водитель предложить не мог. Снова выпрыгнуть из машины Ляховецкий побоялся. Лёг на пол около двери и сполз на землю. Затем, держась за борт, вернулся в кабину и рванул на КПП.
На КПП обычно дежурили четверо – двое выходили «на периметр» ходить вдоль колючей проволоки и отлавливать заблудших грибников, а двое сидели «на телефоне». Обычно «на телефоне» сидят старослужащие, а молодые бегают «по колючке» – это далеко, до следующего КПП, там надо расписываться в контрольном журнале. Время «на палке», как называли шлагбаум, текло медленно и размеренно, никаких ЧП не случалось, и дежурство было безусловной халявой. Поэтому появление машины оттуда, впрочем, как и машины туда, считалось событием. Едва заслышав шум мотора, один солдат выходил из будки к шлагбауму с автоматом наперевес, а другой открывал журнал для соответствующей записи «о пересечении периметра».
На этот раз наряд сразу понял, что случилось нечто экстраординарное – приближающийся «газон» швыряло по сторонам, а в кабине не было офицера, один водитель-срочник. Скрипнули тормоза, и Лях, как называли Ляховецкого в полку, грузно вывалился из кабины. В глазах наряда застыл немой вопрос.
– Мужики, телефон срочно! Капитана Лыкова убило, остальные в отключке, да и мне херово, едва держусь! – выпалил Ляховецкий.
– Что случилось?
– А кто его знает – радар всех пожёг!
После этих слов солдаты подхватили Ляха и потащили его в будку.
– Куда звонить-то? Дежурному?
– Давай дежурному, а потом куда повыше. В штаб полка звони!
Дежурный пустился было в пространные расспросы, что да как, но короткий доклад Ляха положил конец его сомнениям:
– Товарищ дежурный, нам тут пиздец. Если врача не будет, щас ещё трое сдохнут. Самому мне их не доставить – не могу машину вести, голова сильно кружится.
Дежурный сразу позвонил в полковой медпункт, затем в штаб.
Поставив всех на ноги, он прыгнул в УАЗ и покатил к месту происшествия. Минут через десять был у КПП вместе с экстренно вызванной техгруппой, а ещё через минуту туда прибыли доктор и фельдшер на своей «санитарке». Доктор кольнул что-то стандартное, вроде корглюкона, и занялся установкой внутривенных систем. Самых тяжёлых, Иванюка и Альмухамедова, положили на носилки и потащили в «санитарку». Ляховецкого и Синявина оставили на полу в кунге.
На КПП зазвонил телефон, это сам командир полка требовал доклада. Выслушав, что и как, приказал времени не терять и везти пострадавших прямиком на аэродром. А ещё минут через сорок вся четвёрка уже находилась в воздухе в пустом брюхе военно-транспортного самолёта Ил-76. Тогда же из клиники военно-полевой терапии вышла санитарная машина на аэродром «Ржевка», что под Ленинградом. Самолёт и «скорая» прибыли на аэродром практически одновременно.